В поисках древних кладов (Полет сокола)
Шрифт:
Тем не менее Робин ни разу не видела ни одного льва, так как эти животные ведут исключительно ночной образ жизни, и былая трепетная дрожь давно превратилась в безразличие. За изгородью-шермом из колючего терновника она чувствовала себя в безопасности и теперь, услышав далекий глухой рокот, лишь на миг подняла глаза от дневника. Если она в своих записях и преувеличивала компетентность, с которой организовала дневной переход, то очень ненамного.
«Мы идем так же хорошо, как тогда, когда нас вел З», — довольная собой, написала она, но не стала
Лев прорычал всего один раз. Неторопливая беседа у костров возобновилась, и молодая женщина снова склонилась над дневником.
Через несколько часов, когда село солнце, лагерь начал готовиться ко сну. Робин лежала под второпях сооруженным навесом рядом с Юбой, свернувшейся клубочком на подстилке из свежесрезанной травы, и слушала, как постепенно утихают по-африкански мелодичные голоса носильщиков. Она глубоко вздохнула и тотчас же уснула. Разбудили ее громкие голоса и суматоха.
В воздухе было морозно, темнота стояла непроглядная, и она спросонья никак не могла очнуться. Значит, уже наступила глубокая ночь. Темнота наполнилась испуганными криками мужчин и топотом их шагов. Потом прогрохотал ружейный выстрел, затрещали тяжелые бревна, брошенные в костер, и, раздирая душу, завизжала у нее над головой Юба:
— Номуса! Номуса!
Еще не до конца проснувшись, Робин с трудом приподнялась. Она не могла понять, снится ей это или происходит наяву.
— В чем дело?
— Дьявол! — вопила Юба. — Дьявол пришел убить нас всех.
Робин откинула одеяло и босиком, в одной ночной рубашке и с лентой в волосах выбежала из хижины.
В этот миг бревна в бивуачном костре ярко вспыхнули, и перед ней замелькали обнаженные желтые и черные тела, перепуганные лица, белки выпученных глаз и разинутые в крике рты.
Маленький капрал-готтентот в чем мать родила скакал у костра, размахивая ружьем. Когда Робин подбежала к нему, он, не целясь, выстрелил в темноту.
Капрал начал перезаряжать ружье, но Робин схватила его за руку.
— Что случилось? — крикнула она прямо ему в ухо.
— Leeuw! — Лев! — Его глаза сверкали от ужаса, в уголке рта выступили пузырьки слюны.
— Где он?
— Он унес Сакки! Вытащил его из-под одеяла.
— Тише! — крикнула Робин. — Замолчите все!
Теперь люди инстинктивно потянулись к ней, признав в ней вождя.
— Тише! — повторила она, и ропот страха перед неизвестностью быстро стих.
— Сакки! — крикнула Робин в наступившей тишине, и из-под крутого берега реки послышался слабый голос исчезнувшего готтентота.
— Die leeuw het my! — Меня унес лев! Die duiwel gaan my dood maak. — Дьявол хочет меня убить! — Он издал полный муки вопль и замолчал.
Сквозь пронзительный крик они ясно услышали хруст костей и приглушенное ворчание — так рычит собака, вцепившись зубами в кусок мяса. У доктора от ужаса мурашки поползли по спине — она поняла, что слышит, как в пятидесяти метрах от нее человека пожирают заживо.
— Ну vrect my bene, — звенел в темноте голос, полный
Раздался отвратительный треск, словно что-то рвалось, и Робин задохнулась от ярости. Не раздумывая, она выхватила из костра горящую ветку, подняла ее и крикнула капралу:
— Пошли! Надо его спасти!
Мисс Баллантайн добежала до обрыва речного берега и только там осознала, что она одна и без оружия.
Она оглянулась. Ни один из мужчин, стоявших у костра, не последовал за ней. Они стояли, сбившись в кучу, сжимая ружья, топоры или ассегаи, но словно приросли к месту.
— С ним покончено. — Голос капрала дрожал от страха. — Оставь его. Поздно. Оставь его.
Робин швырнула горящую ветку вниз, в речное русло, и ей показалось, что в свете угасающего пламени она заметила среди теней что-то большое, темное, страшное.
Робин подбежала обратно к костру и выхватила у одного из готтентотов ружье. Она взвела курок, опять побежала к берегу реки и вгляделась в сухое русло. Темнота была непроглядной, и вдруг кто-то подошел к ее плечу, высоко подняв горящую ветвь из костра.
— Юба! Иди назад! — крикнула Робин на малышку-нгуни.
На Юбе не было ничего, кроме нитки бус вокруг бедер, ее гладкое черное тело поблескивало в свете костра. Девушка ничего не ответила, по ее пухлым щекам катились слезы, а горло сжалось от страха. В ответ на приказ вернуться она лишь отчаянно замотала головой.
Внизу, на белом песке речного русла, виднелась все та же чудовищная тень, и вопли умирающего сливались с отвратительным рычанием зверя.
Робин подняла ружье, но заколебалась, боясь попасть в готтентота. Лев, вспугнутый огнем, поднялся и сразу стал огромным и черным. Он торопливо уволок жертву подальше от неверного круга света, отбрасываемого факелом; слабо извивающееся тело волочилось по земле между передними ногами зверя.
Робин перевела дыхание, тяжелое ружье у нее в руках задрожало, но она решительно вскинула подбородок и, придерживая одной рукой подол длинной ночной рубашки, спустилась по тропе на речное дно. Юба шла за ней по пятам, как преданный щенок, прижимаясь к ней так тесно, что обе чуть не падали. Горящую ветку она держала высоко, хоть рука и дрожала. Языки пламени чуть колебались, испуская густой дым.
— Ты смелая девочка! — подбодрила ее Робин. — Славная смелая девочка!
Они, спотыкаясь, побрели по глубокому белому песку, и босые ноги при каждом шаге утопали по щиколотку.
Впереди, еле различимая в темноте, двигалась грозная черная тень, и ночь наполнялась низким глухим рыком.
— Пусти его! — крикнула Робин надтреснутым, дрожащим голосом. — Брось! Брось сейчас же!
Она бессознательно произносила те же слова, которыми в детстве подавала команды своему терьеру, когда тот не хотел отдавать резиновый мячик.
В темноте Сакки услышал ее и еле слышно прохрипел:
— Помогите, ради Бога, помогите. — Но лев уносил его, оставляя на песке глубокий мокрый след.