В поисках христиан и пряностей
Шрифт:
Глава 11
Заточение
К моменту появления европейцев цивилизации Индии было почти четыре тысячи лет. За эти тысячелетия на Индостане возникли четыре крупные религии, сложная система каст, бесчисленные чудеса архитектуры и интеллектуальная культура, которая преобразила мир.
В 1440-х годах персидский посол Абд ар-Раззак выехал из Каликута в Виджаянагар, город, давший свое имя господствующей на юго-востоке Индии империи [380] . По пути он проехал мимо поразительного храма, отлитого целиком из бронзы, если не считать сидящей над входом гигантской статуи в человеческий рост, отлитой из золота, и с двумя потрясающими рубинами вместо глаз. И это было только начало. Виджаянагар расположился у подножия крутой горной гряды и был окружен тройным кольцом стен, тянувшихся на шестьдесят миль. За воротами широкие улицы с богато украшенными домами, казалось, уходили в бесконечность. Особое впечатление на Абд ар-Разакка произвел невероятной протяженности квартал проституток, украшенный фигурами зверей больше натуральной величины и предлагающий бесконечный выбор очаровательных прелестниц, принимавших красивые позы на помостах у входов в свои дома. Самые простые ремесленники носили жемчуга и драгоценные камни, а главные евнухи величественно выступали под зонтами от солнца в сопровождении носильщиков, трубачей и профессиональных панегиристов, услаждавших слух нанимателей хвалами одна цветистее другой. Тамошний «король», как сообщал Никколо де Конти, прибывший
380
К древней привычке жевать бетель пристрастился и персидский посол Абд ар-Раззак. «Это вещество, – писал он, – придает красок и яркости лицу, вызывает опьянение, сходное с опьянением от вина, умаляет голод и пробуждает аппетит в тех, кто сыт; оно удаляет неприятный запах изо рта и укрепляет зубы. Невозможно описать его укрепляющее действие и как оно возбуждает до удовольствия». R.H. Major, ed. India in the Fifteenth Century: Being a Collection of Narratives of Voyages to India (London: Hakluyt Society, 1857), 32.
381
Название происходит от санскритского обозначения «Город победы». На месте его грандиозных развалин сейчас находится деревня Хампи на севере Карнатаки. Мусульманские армии разграбили город после поражения империи в 1565 году, и жители сюда не вернулись. В книге «Robert Sewell. A Forgotten Empire: Vijayanagar» (London: Sonnenschein, 1900) приведены описания города, данные двумя португальскими путешественниками, посетившими Винджаянагар в XVI веке.
Империя Виджаянагар была основана столетием раньше [382] , когда один монах-индус вдохновил капризных правителей Южной Индии объединиться против наступавших с севера исламских держав [383] . Когда прибыли португальцы, она еще не утратила своей мощи. Но при всем своем великолепии это была сухопутная империя, и вдоль побережья ее власть была фактически номинальной. Многие из ее трехсот портов (и в том числе Каликут) являлись практически независимыми городами-государствами, и ключом к богатству этих городов были купцы-мусульмане.
382
Государство существовало с середины XIV века, известна точная дата строительства крепости Виджаянагар – 1336 год. – Примеч. пер.
383
Цитируется по: Travelers in Disguise: Narratives of Eastern Travel by Poggio Bracciolini and Ludovico de Varthema, transl. John Winter Jones, rev. Lincoln Davis Hammond (Cambridge, MA: Harvard University Pressб 163), 9-Обряд сожжения, объясняет де Конти, совершался, «дабы прибавить роскоши похоронам». Место женщины в Виджаянагаре не ограничивалось ролью жены, служанки или базарной проститутки, среди них было много государственных служащих, купцов, поэтесс и ремесленниц.
Ислам докатился до Индии в 712 году, но массовое проникновение началось только в конце X века. Турецкие и афганские армии, которых, как до того греков и римлян, влекли сказочные богатства субконтинента, разгромили державу индусов и понемногу вносили свой вклад в многообразие культур Индии. Только Южная Индия оставалась вне досягаемости ислама, но и здесь мусульманские торговцы преуспевали с первых же дней своего появления. Купцы, прибывшие из Мекки, Каира, Ормуза и Адена, поселились на Малабарском берегу и взяли себе местных жен; из среды их потомков, известных как мапила, обычно набирались моряки для арабских флотилий. Особенно богатая и влиятельная мусульманская община сложилась в Каликуте, и произошло это так давно, что ее истоки терялись в легендах. Согласно одной арабской легенде, все началось с того, что индусский правитель Шерума Перумал обратился в ислам и отправился в хадж в Мекку. Перед уходом он разделил свои земли между родственниками, но клочок земли, с которого отчалил его корабль, оставил простому пастуху. Впоследствии на этом месте возник Каликут, а пастух сделался заморином, первым среди прибрежных царей. Скорее всего именно традиции открытого рынка снискали городу популярность у арабских купцов, но так или иначе они взяли под свой контроль внешнюю торговлю прибрежного княжества, имели собственных эмира и судей для управления общиной и поддерживали тесный альянс с заморинами.
Соответственно преуспевали и сами заморины. По одному подсчету, они имели в своем распоряжении сто тысяч вооруженных людей (целую касту благородных воинов, которая называлась наиры), и их жизнь превратилась в бесконечную череду церемоний, пиров и праздников, которая начиналась с их вступлением на престол и продолжалась еще долгое время после того, как их кремировали на ароматном костре из сандала и дерева алоэ. В знак почтения к усопшему заморину каждый мужчина королевства выбривал себе тело с ног до головы, оставляя лишь брови и ресницы; на две недели прекращались все общественные дела, а всякому, кто жевал паан, грозило отсечение губ. Поскольку женщины касты заморинов пользовались необычайной степенью сексуальной свободы – и поскольку заморин платил брамину, священнику или ученому из высшей касты, чтобы тот лишил его жену невинности, – наследование шло по линии сестры, и новый заморин бывал обыкновенно племянником усопшего. Его возведение на трон начиналось окроплением молоком и водой и церемониальным омовением. На ногу ему надевали наследственный браслет – тяжелый золотой цилиндр, усеянный драгоценными камнями, затем ему завязывали повязкой глаза и растирали полевыми травами. Его слуги наполняли девять серебряных курильниц, олицетворявших девять планет, которые определяют человеческую судьбу, ароматическими смолами и водой и нагревали над огнем, в который бросали топленое масло и рис, а когда смолы растворялись, выливали жидкость ему на голову. Ему нашептывали мантры, пока он шел в свой личный храм, чтобы преклонить колени перед богиней-хранительницей и династическим мечом. Оттуда он переходил в свой личный гимнастический зал, где совершал поклоны перед каждым из двадцати семи божеств-наставников, а наследственный наставник по оружию преподносил ему его собственный церемониальный меч. Распростершись ниц перед верховным жрецом и трижды получив благословение («ради защиты коров и браминов царствуй как владетель холмов и волн»), он возвращался в свою гардеробную, чтобы облачиться в остальные церемониальные одежды. Наконец он садился на белую циновку, расстеленную поверх черного ковра, и в мерцающем свете сотен золотых ламп брамины осыпали его рисом и цветами. На протяжении года он носил траур по своему предшественнику, не стриг ни ногтей, ни волос, не менял одежду и ел только рис и только один раз в день, пока наконец не вступал окончательно в свои права.
Каждый день его правления начинался с молитвы солнцу и часового растирания ароматизированными маслами. Он купался в дворцовом пруду, и его придворные поддерживали его в воде, а когда он выходил, слуги промокали его тело и снова растирали драгоценными маслами. Его личный камердинер наносил пасту из сандалового дерева и дерева алоэ, растертых с шафраном и розовой водой, осыпал его листьями и цветами и втирал увлажненный прах его предшественников ему в лоб и в грудь. Пока шли ритуалы утреннего туалета, десять самых красивых девушек-подростков княжества смешивали свежий коровий навоз с водой в огромных золотых тазах, которые передавали женщинам-уборщицам, а те дезинфицировали каждый дюйм дворца, руками втирая разведенный навоз. После визита в личный храм заморин на три часа удалялся в обеденный павильон, а затем, уделив краткое время делам государства, усаживался в зале для аудиенций. Если посетителей не было, он коротал время со своими придворными, шутами и актерами, играл в кости, смотрел на поединки солдат или просто жевал паан.
Очень редко он покидал дворец в паланкине с шелковыми занавесями, установленном на бамбуковых шестах, инкрустированных драгоценными камнями; куда бы он ни шел, под ноги ему расстилали сукно. Процессию возглавлял оркестр духовых инструментов, за которым шли лучники, копейщики и мечники, устраивавшие показные поединки. Перед царским паланкином шли четверо слуг с зонтами от солнца из хлопка и вышитого шелка, с обеих сторон царскую особу освежали опахалами по два человека, и приставленный к паану слуга был наготове с золотой чашей и плевательницей. Затем шли старшие слуги, которые несли церемониальный золотой меч, набор золотых и серебряных кувшинов и груды полотенец. «И когда царь желает поднести руку к своему носу, к глазам или ко рту, – писал один пораженный португальский очевидец, – одни слуги смачивают его пальцы водой из кувшина, а другой слуга подает ему полотенце, которое держит при себе, чтобы царь мог вытереть руку» [384] . Замыкали процессию племянники заморина, управляющие и чиновники, и повсюду кувыркались акробаты и кривлялись шуты. Если процессия происходила ночью, дорогу ей освещали огромные железные лампы и деревянные факелы.
384
Одна из них, Делийский султанат, основанный в 1206 году и управляемый турецкими и афганскими династиями, стала новой сверхдержавой и уберегла Индию от апокалипсиса монгольского нашествия. После бесконечных кровавых интриг, в которых лишились жизни 19 из 35 султанов, ее бичом стал неостановимый Тамерлан. В ходе кампании по захвату Востока ради восстановления монгольской империи (или, как он провозглашал – и его слова показались бы очень и очень знакомыми португальцам, – ради того, чтобы разграбить богатства неверных индусов-язычников, обратить их в истинную веру и усилить ислам) он пронесся через Хайберский проход и разграбил Дели, убив за один день сто тысяч пленных и оставив город в развалинах. Затем он стремительно ушел в поход на Китай, где скончался в крайне суровую зиму, но султанату его вторжение нанесло смертельный удар, и большая часть Индии снова вернулась в руки независимых раджей.
Именно с такой древней, сложной и богатой культурой столкнулись неуклюжие португальцы. Они никогда не слышали про индусов, не говоря уже о буддистах или джайнистах. В Момбасе дегрегадос да Гамы приняли изображение бога-голубя Инду за изображение Святого Духа; в Малинди его матросы услышали в песнопениях «Кришна!» крики «Христос!». В Каликуте посольская делегация приняла индуистские храмы за христианские церкви и неверно расценила призывы браминов к местному божеству за молитву к Деве Марии, а фигуры Инду на стенах храма европейцы приняли за изображения экзотических христианских святых. Храмы были переполнены изображениями богов-животных и священных фаллосов, и благоговение индуистов перед коровами глубоко озадачивало, но португальцы вообще косо смотрели на все, что не укладывалось в их предвзятые представления. Поскольку было общеизвестно, что мусульманам ненавистно поклонение человеческому телу, португальцы сочли, что большинство индусов, которых они встречали, не могут быть мусульманами; а поскольку европейская картина мира – «кто не с нами, тот против нас» – допускала существование только двух религий, они могли быть только христианами. Что до самих индусов, то пригласить гостей в свои храмы считалось знаком уважения, и если чужеземцы вдруг прониклись их верой, индусы не собирались протестовать. То, что их называют христианами, представлялось странным, но, возможно, винить следовало языковые барьеры. Так или иначе, в это не стоило вдаваться, поскольку обсуждение религии и верований не одобрялось на самых верхах. «Строжайше запрещено, – писал один европейский путешественник, – высказываться или спорить по этому предмету; и потому из-за него никогда не возникает тут вражды, все живут в большой свободе совести под милостью и властью царя, который считает это краеугольным камнем своего правления, дабы обогатить свое царство и преумножить в нем коммерцию и дружбу» [385] .
385
The Book of Duarte Barbosa, transl. Mansel Longworht Dames (London: Hakluyt Society, 1921), 2:26.
Невежество, приправленное склонностью принимать желаемое за действительное, заставило европейцев проплыть половину земного шара, и успех замысла португальцев зиждился на двух западно-центристских постулатах. Во-превых, что Индия населена христианами, которые так обрадуются своим западным единоверцам, что прогонят мусульман. И во-вторых, что при всех несметных богатствах индусы народ простой и недалекий, который отдаст свои ценности за безделушки.
До португальцев на Малабарском берегу побывала лишь горстка европейцев, и для жителей Каликута чужеземцы с их бледной кожей и обременительной одеждой представлялись любопытной диковинкой. Невзирая на неотесанность и грязь, их приняли с должными церемониями, а взамен они сделали предложение, которое можно было бы ожидать от подлого бакалейщика. Коротко говоря, они выставили себя на посмешище и даже хуже: бедняками в сравнении с богатыми мусульманскими купцами.
Васко да Гаме ситуация была явно не по плечу, и он понятия не имел, где искать помощи.
После того как над его дарами посмеялись, да Гама весь день прождал вестей от чиновников. Они так и не появились, но известия о его оплошности, очевидно, распространились широко и быстро. В отведенные ему комнаты непрестанно заглядывали мусульманские купцы, подчеркнуто насмехаясь над отвергнутыми дарами.
К тому времени командор уже метал громы и молнии. Индусы, жаловался он, обернулись апатичными и ненадежными людьми. Он приготовился идти во дворец, но в последний момент решил выждать еще. Как всегда, его люди были менее отягощены необходимостью поддерживать честь посольства. «Что до нас остальных, – записал Хронист, – мы развлекались песнями и танцами под звуки труб и много веселились» [386] .
386
The Voyage of Francois Pyrard of Laval to the East Indies, the Maldives, the Moluccas and Brazil, transl. and ed. Albert Gray and H.C.Bell (London: Hakluyt Society, 188-1890), 1:404-По сообщению голландского путешественника Яна Хуигена ван Линшотена, мусульмане Индии были в равной мере убеждены, что нет особых различий между индусами и христианами.
На следующее утро чиновники наконец объявились и повели делегацию португальцев во дворец.
Вдоль внутреннего двора выстроилась вооруженная стража, и да Гаму оставили ждать четыре часа. К полудню стало невыносимо жарко, и температура поднялась в прямом и в переносном смысле, когда вышли служители и сказали командору, что с собой внутрь он может взять только два человека.
– Я ждал тебя вчера [387] , – упрекнул заморин гостя, едва тот оказался в пределах слышимости.
387
Journal, 19.