В поисках христиан и пряностей
Шрифт:
Но для чужеземных глаз – в равной мере для христиан и мусульман – наиболее чуждой казалась церемония сутти. По закону первую жену требовалось непременно сжечь, а прочие жены, сообщал один путешественник, вступали в брак «при письменном соглашении, что своей смертью они придадут блеска погребальной церемонии мужа, и это считается большой для них честью… Когда погребальный костер поджигают, жена в богатом облачении радостно обходит его кругом с песнями и в сопровождении большого числа народу, под звуки труб, флейт и пения… и прыгает в костер. Если какая выказывает страх (ибо зачастую выходит так, что они цепенеют от ужаса при виде мук тех, кто уже страдает в огне), ее кидают в костер зрители, желает она того или нет» [395] . Выходцев с Запада такое зрелище завораживало и отталкивало. «Удивительно, – заметил один очевидец, – как много масла содержит тело женщины, ибо, сжигаемое как топливо, оно способно поглотить тела пяти или шести мужчин» [396] .
395
Travelers in Disguise: Narratives of Eastern Travel by Poggio Bracciolini and Ludovico de Varthema, transl. John Winter Jones, rev. Lincoln Davis Hammond (Cambridge, MA: Harvard University Press, 163), 32-Этот
396
Никколо де Конти в: Travelers in Disguise: Narratives of Eastern Travel by Poggio Bracciolini and Ludovico de Varthema, Де Конти был одним из первых европейцев, описавших обряд сутти, запрещенный в мусульманских областях Индии.
Пройдя ускоренный курс погружения в индийскую культуру, матросы направлялись на шумные рыночные площади и базары позади гавани. И там пытались продать немногие свои пожитки – латунный или медный браслет, новую или даже старую рубаху, которую снимали с себя. И они тоже обнаружили, что были чрезмерно оптимистичны в своих представлениях о стоимости португальских товаров на Востоке: то, что в Португалии считалось великолепным платьем, здесь удавалось сбыть за десятую долю того, что можно было выручить дома. Но вдали от дома приходилось соглашаться на ту цену, которую им давали: горсть гвоздики, связку палочек корицы, возможно, один-два сапфира, рубина или граната, – лишь бы привезти домой сувениры. На ночь купцы закрывали свои лавки решетками, на которые вешали тяжелые замки, чиновники заморина опускали поперек базарных улиц барьеры, и матросам приходилось возвращаться на корабли.
Пока команды осваивались в городе, горожане приплывали на лодочках и карабкались на борт кораблей, предлагая кокосовые орехи, кур и рыбу в обмен на хлеб, сухари или монеты. Многие привозили с собой детей посмотреть на диковинные суда. Многие были явно голодны, и да Гама приказал своим людям кормить их – не столько в приступе щедрости, сколько «ради установления мира и дружбы и чтобы подвигнуть их говорить о нас не дурно, а хорошо» [397] . Пиар-кампания проходила настолько успешно, что зачастую гости уплывали лишь за полночь, и командор несколько воспрянул духом. Он решил оставить в Каликуте собственного фактора, клерка и небольшой штат при складе, чтобы обойти купцов и продавать товары напрямую местным жителям. Он надеялся, что при содействии дружелюбных местных христиан португальцы все-таки смогут закрепиться в Индии.
397
Jean Mocquet. Travels and Voyages into Africa, Asia and America, the East and West Indies; Syria, Jerusalem and the Holy Land, Далее Моке излагает историю проститутки, чей клиент «так с ней распалился, что умер на месте, на нее же это так подействовало, что когда сжигали его тело, она сожгла себя вместе с ним, полагая, что он умер от любви к ней, хотя она ему лишь добрая подруга».
К тому времени, когда в городе побывал каждый матрос, август перевалил за середину, и да Гама подумывал, что пора возвращаться домой. Перед тем как отдать приказ об отплытии, он отправил своего клерка Диегу Диаша сообщить заморину, что флот собирается отбыть, и спросить про обещанных послов. Диаш также должен был преподнести последний подарок – сундук, полный янтаря, кораллов, шарфов, шелков и других красивых вещей, а взамен попросить большое количество корицы и гвоздики, а также образчики других пряностей. В случае необходимости он должен сказать, что оплатит товары остающийся в Каликуте фактор, когда у него будут на то средства. Просьба была рискованной, и на выполнение ее не приходилось надеяться, но да Гама прекрасно сознавал, что Христофор Колумб вернулся без ясных доказательств того, что достиг Индий, и не стремился повторять его ошибку.
Диаша заставили дожидаться четыре дня. Когда его наконец допустили во двор аудиенций, заморин наградил его испепеляющим взглядом и слушал нетерпеливо. От даров он отмахнулся, а когда Диаш закончил, предостерег его, что перед отплытием португальцам придется заплатить положенный таможенный сбор за отъезд.
Португалец откланялся со словами, что передаст сообщение, но до флота так и не добрался. За ним следили с того момента, как он покинул дворец, и когда он остановился заглянуть на португальский склад, туда ворвался вооруженный отряд и перекрыл все выходы. В то же время по всему городу был оглашен запрет любой лодке под страхом смерти приближаться к кораблям чужеземцев.
Диаш, фактор, клерк и их помощники оказались узниками на складе. С корабля с ними сошел один африканский мальчик, который должен был им прислуживать, и они велели ему пробраться как-нибудь к флоту и объяснить, в какую беду они попали. Мальчишка убежал в рыбацкую деревню и заплатил одному рыбаку, чтобы тот отвез его на своей лодке. Под покровом темноты рыбак на веслах добрался до кораблей, переправил своего пассажира на борт и спешно погреб обратно.
Услышав, что произошло, португальцы пришли в еще большее недоумение.
«Известие нас опечалило, – записал Хронист, – не только потому, что мы видели своих людей в руках наших врагов, но и потому, что это препятствовало нашему отплытию. Еще мы почитали себя оскорбленными, раз христианский король, которому мы дали то, что при нас было, обошелся с нами так скверно. Вопреки видимости мы его не винили, ибо знали, что здешние мавры, которые были купцами из Мекки и других мест и узнали в нас христиан, на дух нас не терпели» [398] . Португальцы никак не могли уразуметь, почему заморин не разделяет их радости великого исторического момента – того, что его единоверцы-христиане приплыли на Восток.
398
Journal, 69.
Вскоре их просветил нежданный гость. Купец из Туниса Монсаид часто навещал флот, не в последнюю очередь потому, что да Гама платил ему за привозимые с суши сведения. С его помощью у португальцев сложилась более-менее внятная версия случившегося.
Что чужеземцы не сумели привезти дань, подобающую заморину, объяснил Монсаид, явилось истинным подарком для местных мусульман. Маппилы (потомки арабов и принявших ислам индусов на Малабарском берегу) забеспокоились, как бы португальцы не нарушили их монополию на торговлю, и придумали план, как взять да Гаму в плен, захватить его корабли и убить его людей. Они намекнули советникам заморина, что командор вовсе не посол, а пират, жаждущий лишь грабить и убивать, и обратились со своим замыслом к вали. Вали, в свою очередь, доложил заморину, мол, кругом говорят, что португальцы – пираты, изгнанные из собственной страны. Письмо якобы от португальского короля на самом деле фикция: какой король в здравом уме отправит посольство лишь ради дружбы? И даже если оно существует на самом деле, дружба подразумевает общение и содействие, но Индия и Португалия лежат по разные стороны света – как в географическом, так и в культурном плане. И как доказал этот якобы могущественный король свою мощь? Скудными дарами? Гораздо лучше будет, настаивал вали, держаться за верные прибыли от мусульман, чем полагаться на обещания людей, явившихся с края света.
По словам Монсаида, заморин был ошарашен известиями и ожесточился против европейцев. Тем временем купцы подкупили вали, чтобы он задержал да Гаму и его людей и чтобы они могли их тайком убить. Вали поспешил из города вслед за отбывшим командором и отпустил пленников только после того, как заморин засомневался. Хотя заговор провалился, мусульмане продолжали свою кампанию и со временем склонили заморина на свою сторону. Монсаид предостерег да Гаму и его людей не выходить в город, если им дорога жизнь, а два новых гостя, на сей раз индусы, только подкрепили его зловещие слова. «Если капитаны сойдут на берег, – заявили они, – им отрубят головы, ибо так царь поступает с теми, кто приезжает в его страну и не привозит ему золото» [399] .
399
Там же, 71.
«Таковы были тогда наши обстоятельства», – уныло записал Хронист.
Так, во всяком случае, полагали португальцы. Однако бедам Васко да Гамы есть и более простое объяснение. По обычаю послы преподносили заморину щедрые дары. Закон гласил, что прибывшие ко двору купцы должны уплатить пошлину за его гостеприимство и защиту. Да Гама представился и послом, и купцом разом и не оправдал себя ни в том, ни в другом случае.
Истина лежала где-то между двумя этими версиями, но теперь мало что можно было поделать. В отсутствие союзников-христиан или пряностей, которые можно было собирать горстями на манер весенних цветов, у португальцев оставалось только одно средство давления: грубая сила.