В поисках христиан и пряностей
Шрифт:
Никто не мог сделать вид, что все прошло гладко. Молодой командор произносил громкие слова и страшные клятвы, но не сумел заключить сделку с заморином. Чем дольше он мешкал, тем унизительнее становилось его положение. За истекшие три месяца его трюмы почти опустели. И хуже всего: португальцы были глубоко потрясены враждебностью тех, кого считали братьями во Христе.
Оплошности путешественников скоро им аукнутся, однако не оставалось сомнений, что Васко да Гама совершил нечто поразительное: по его стопам последуют многие тысячи, и многие миллионы жизней изменятся раз и навсегда – пусть и не обязательно к лучшему.
Теперь ему оставалось только вернуться домой. А это кажется самым трудным этапом экспедиции.
Беды начались в первый же день обратного пути.
Отойдя всего на лигу от Каликута, флотилия
Канониры поспешили занять места в ожидании сигнала командора. Едва враг оказался на расстоянии выстрела, тот отдал приказ открыть огонь. Со вспышками и грохотом ядра засвистели в воздухе и в брызгах пены стали падать вокруг баркасов. Но гребцы не сбивали ритма, а когда ветер наконец поднялся и наполнил паруса чужеземцев, принялись грести еще быстрее. С полтора часа они преследовали бегущие корабли, пока, к счастью для португальцев, не налетел шторм и не отогнал их в море.
Когда прошел первый испуг, корабли продолжили свой путь на север. Как выяснил да Гама, чтобы попасть домой, ему нужно идти вдоль побережья, пока не поймает прохладные северо-восточные ветра зимнего муссона. Рано или поздно они неизбежно пригонят его назад в Африку. Но до того времени, однако, оставалось еще по меньшей мере три месяца: муссоны начнут поворачивать не раньше ноября.
Еще более усложняло задачу штурманов то, что теперь флотилия шла прямиком в штиль. Легкие бризы дули то с суши, то из открытого океана, но быстро стихали. Случалось, без предупреждения налетали резкие порывы, но тут же сменялись полным безветрием. Корабли тяжело тянулись вдоль побережья; за двенадцать дней после ухода из Каликута они проделали только двадцать лиг.
Да Гама много обдумывал происшедшее и в конечном итоге выбрал одного из заложников, человека, который лишился глаза, чтобы послать на берег с письмом заморину. В этом письме, которое Монсаид написал по-арабски, командор извинялся, что взял в заложники шестерых подданных заморина, и объяснял, что намерен забрать их с собой, чтобы они засвидетельствовали его открытие. Еще он добавил, что оставил бы на Малабарском берегу своего фактора, если бы не боялся, что его убьют мусульмане; множество раз сходные причины удерживали его самого от попыток сойти на берег в чужой земле. Он писал, что, мол, надеется, что две их страны все-таки сумеют наладить дружеские отношения ко взаимной выгоде. Поскольку да Гама едва ли мог ожидать, что одно-единственное письмо переломит создавшуюся ситуацию, он, наверное, тщательно запоминал сведения, которыми делился один заложник: главным было то, что правитель Каннанура, называемый колаттири, находился в состоянии войны с заморином Каликута.
К 15 сентября корабли проделали 60 лиг и бросили якорь у небольшого скопления островов. Самый большой представлял собой длинную, узкую полоску суши, скалистую в южной оконечности, с невысокими холмами и песчаным берегом на севере, с балдахином пальмовых деревьев, затеняющих середину наподобие зонта. В двух лигах от острова на материковой части оказался широкий песчаный залив, к которому подступал густой лес. Из залива вышли рыбацкие лодки, чтобы предложить на продажу свой улов, и командор отдал несколько рубах рыбакам, которые просияли от удовольствия.
В более дружеской атмосфере да Гама начал наконец несколько расслабляться и спросил туземцев, как они посмотрят на то, что он установит на острове колонну. «Они ответили, – записал Хронист, – что будут поистине рады, ибо ее воздвижение подтвердит тот факт, что мы христиане, как и они сами» [402] . Или так, во всяком случае, поняли европейцы.
Колонну установили, и португальцы окрестили остров – в честь данного колонне имени святой – Санта-Мария. Трофей трудно было бы назвать стратегическим, но всем отчаянно хотелось домой.
402
Там же, 76.
Той ночью корабли поймали легкий бриз и продолжили путь на север. Пять дней спустя они прошли мимо вереницы красивых зеленеющих холмов на материке и впереди увидели еще пять островов [403] . Поставив корабли на якорь в проливе между островами и материком, да Гама оправил шлюпку разведать, найдется ли на острове достаточно питьевой воды и дерева, чтобы хватило до Африки.
Едва высадившись, матросы наткнулись на молодого человека, который отвел их к ущелью между двумя холмами, где они обнаружили журчащий и кристально чистый ручей, и в подарок да Гама дал проводнику красную шапку. Как обычно, командор поинтересовался, мусульманин он или христианин. Тот назвался христианином: мусульманином он уж точно не был, а потому выбрал единственную предложенную альтернативу. Да Гама ответил, что португальцы тоже христиане, и проводник как будто очень этому обрадовался.
403
Там же, 80.
Вскоре появились новые дружелюбные индусы и предложили отвести гостей к лесу коричных деревьев. Матросы вернулись с охапками ветвей, которые слегка пахли корицей [404] , и двадцатью туземцами, которые принесли кур, горшки с молоком и тыквы. После стольких невзгод положение как будто начало выправляться.
Рано утром следующего дня, пока матросы ждали прилива, чтобы можно было войти в реку и наполнить бочки водой, вахтенные заметили два корабля, идущие вдоль берега в нескольких лигах от флотилии. Поначалу да Гама не придал этому значения, и команды занялись рубкой деревьев. Но некоторое время спустя он задумался, не кажутся ли эти корабли от большого расстояния меньше, чем есть на самом деле. Едва матросы поели, он приказал десятку человек сесть в шлюпку и выяснить, кому принадлежат корабли – мусульманам или христианам. В качестве дополнительной меры предосторожности он послал в воронье гнездо матроса, и дозорный вскоре крикнул, что в шести лигах от них в открытом море попали в штиль восемь кораблей.
404
В Journal ошибочно утверждается, что островов было шесть. Острова Панчдива расположены в 40 милях к югу от Гоа; самый большой из них, у которого бросили якорь корабли да Гамы, был назван португальцами Анжедива, а сегодня называется Анжадип. В Песне Девятой «Луизиад», эпической поэмы об открытиях, Луис де Камоэнс назвал его Остров Любви и в сочных подробностях описывал его как миниатюрный рай: Венера, писал он, поместила островок на пути у моряков как убежище после тяжких испытаний.
Да Гама решил не рисковать. Палубы расчистили, и он приказал канонирам потопить незнакомые суда, едва те приблизятся на расстояние выстрела.
Едва поднялся ветер, индусские корабли двинулись с места и быстро подошли к португальцам на расстояние двух лиг. По приказу да Гамы флотилия рванулась вперед с пушками наготове.
Когда индусы увидели, что прямо на них идут три странных корабля, то повернули к берегу. В спешке один их корабль сломал рулевое весло, тогда команда спустила с носа шлюпку, пересела в нее и погребла к суше. Ближе всего к брошенному кораблю находилась каравелла Коэльо, и его матросы поскорее его захватили в надежде на богатую добычу. Нашли же они несколько кокосов, четыре бочки пальмового сахара и большой арсенал луков, стрел, щитов, мечей и копий; в нижнем трюме не было ничего, кроме песка.
Остальные индусские суда благополучно добрались до берега. Не желая приближаться и терять преимущество пушек, португальцы палили по ним со шлюпок, заставив команды поскорее убраться в лес. Некоторое время спустя матросы да Гамы отступили и отошли на безопасное расстояние, уводя за собой захваченное судно. Они все еще понятия не имели, откуда взялись эти корабли, но на следующее утро пришли на веслах семеро туземцев. По их словам, беглецы рассказывали, что заморин послал их перебить португальцев. Возглавлял их грозный пират Тиможа [405] , и будь его воля, он перебил бы их всех до единого.
405
Ветки были сорваны с кустов кассии; высушенную кору кассии в Европе иногда отождествляли с плохого качества корицей.