В поисках христиан и пряностей
Шрифт:
Из них двоих «Мири» был гораздо больше и выше, и христиане развернули свой корабль так, чтобы верхушка его кормы стала против середины арабского судна. Мусульмане бросились действовать: они так быстро перекинули канаты на корабль Лопеша, что не успели солдаты оглянуться, как по канатам поползли мусульмане. Они цеплялись за сети, которые должны были служить преградой абордажным командам, вскарабкивались по оснастке и бросили канаты назад. Оставшиеся на «Мири» их подхватили и подтянули два корабля вплотную друг к другу.
Внезапно христиане оказались в большой беде. При столь тесном контакте их пушки были бесполезны. Противник сильно превосходил числом сорок или около того матросов, и стоило кому-то из них высунуть голову, как на них обрушивался град камней. Несколько солдат вскарабкались в воронье гнездо и вели ответный огонь, но запас стрел у них был весьма скудным, к тому же
Это был самый долгий день в году, позднее писал Лопеш (и уж точно казался таковым), но когда начали сгущаться сумерки, накал битвы как будто и не думал ослабевать. Мусульмане сражались с «такой яростью, что чудесно было смотреть, и пусть даже мы многих убили и ранили, казалось, будто ни один не умирает и ни один не чувствует ран» [472] . Они вырывали стрелы из тел и метали их во врагов, а после без промедления сами бросались в схватку. Четырнадцать или пятнадцать мусульман перепрыгнули на португальский корабль и атаковали ют со сверхчеловеческой яростью людей, знающих, что их дело правое. Теперь жертвы превратились в мстителей, и эти мстители напирали на дверь, отмахиваясь от вражеских копий. Забаррикадировавшихся на юте офицеров и солдат они принудили к кровавому отступлению на главную палубу. Сражаться остались только Томе Лопеш и Джованни Буонограция. Кираса, в которую облачился капитан, уже была помята и пробита под градом камней, и когда он поднялся, ремни порвались и нагрудная пластина упала на доски. Он повернулся к верному товарищу.
472
Там же, 704.
– О, Томе Лопеш, клерк сего корабля, – сказал он, – что мы делаем здесь, когда все остальные ушли?
И они тоже, оба тяжело раненные, покинули ют. Ворвавшись внутрь, мусульмане разразились победными криками. Осмелевшие люди с «Мири» хлынули на палубу португальского корабля. К тому времени большинство европейцев были ранены, многие погибли. Уцелевшие прятались за парусами, единственным укрытием, какое им осталось.
Поскольку ветер дул противный, остальная армада ничего не могла поделать, но наконец несколько кораблей сумели подобраться поближе. Португальцы не спешили стрелять из страха попасть в собственных людей, и у них на глазах несколько их товарищей, оставив всяческую надежду, бросились за борт. Раненые и измученные люди с «Мири» оступались, когда пытались дотащиться назад на свой корабль, и тоже падали в море, но на их место вставали все новые волны нападающих.
Наконец паруса «Жулина», сравнительно крупного португальского судна, поймали бриз, и он направился прямиком к «Мири». Мусульмане поспешили вернуться к себе, перерезали канаты и оттолкнули корабль. «Жулин» был больше подвергшегося нападению корабля Лопеша, но люди на нем поглядели на распаленного врага и решили оставить его в покое. «Мири» начала спасаться бегством.
Только тогда Васко да Гаме удалось прибыть на место схватки на «Лионарде». Главные боевые корабли шли за ним следом, и теперь они бросились в погоню за ускользающей добычей. Ветер крепчал, море вздымалось огромными валами, и эти валы забросили их сначала гораздо дальше «Мири», потом утащили назад. Проходя мимо, они дали несколько неприцельных залпов, потом их отнесло снова. Жуткая погоня продолжалась четыре дня и ночи, раненые мужчины и женщины «Мири» лежали, распластавшись на палубе, взывая к пророку спасти их от рук христиан.
Конец истории столь же омерзителен, как и все происходившее до того. Один молодой мусульманин спрыгнул с «Мири» и по бурному морю доплыл до ближайшего португальского корабля. Тяжело дыша, он пообещал капитану выдать секрет, как потопить арабское судно, если тот пощадит его жизнь. Мусульманин обещал привязать канат к рулевому веслу судна, и когда он так повредит «Мири», португальцам не придется гоняться за ним по всему морю.
Предатель сделал свое, и пушки выстрелили. «И так, – записал для потомков Томе Лопеш, – после тех сражений адмирал приказал сжечь корабль со всеми, кто был на нем, весьма жестоко и без малейшей жалости» [473] . Крики рвали воздух. Некоторые мусульмане бросались в море с ножами в руках и плыли к шлюпкам португальцев, но их убивали в воде, когда они пытались продырявить шлюпки или вскарабкаться на них. Все остальные [474] – почти триста мужчин и женщин – утонули.
473
Там же, 705.
474
По возвращении первых кораблей в Лиссабон флорентийскому купцу Франческо Корбинелли рассказали, что да Гама сжег «Мири» со всем находящимся на ее борту золотом, но пощадил мусульманских купцов. Если тут не вкралась вопиющая ошибка, по меньшей мере один человек стыдился поступка да Гамы. Письмо, датированное «Лиссабон, 22 августа 1503 года», см.: Paul Teyssier and Paul Valentin, trans. and eds. Voyages de Vasco da Gama, 354.
Юный предатель настолько устыдился при виде ужасного зрелища, что сам взялся отомстить. На борту «Мири», сказал он, были огромные сокровища, которых христиане не нашли. Золото, серебро и драгоценные камни были спрятаны в бочонках масла и меда, и когда купцы поняли, что гибель близка, то все побросали в море.
Лишь в одном португальцы проявили толику милосердия и прагматизма. Перед тем как потопить «Мири», они забрали с него семнадцать детей [475] . Они считали, что, крестив их насильно, спасают их души. Еще они захватили штурмана корабля, горбуна с полезным опытом навигации в Индийском океане, и тут же нашли для него применение.
475
Цифру приводит безымянный португальский автор; Маттео да Бергамо писал, что их было двадцать. По меньшей мере некоторые из них были позднее отданы в монастырь в Белеме в качестве послушников.
С мрачным удовлетворением да Гама продиктовал письмо заморину Каликута и приказал штурману его доставить. В письме объяснялось, что изо всех душ на борту «Мири» адмирал пощадил лишь нескольких детей и человека, который стал теперь его гонцом. Остальные, заявлял да Гама, были убиты в отмщение за португальцев, убитых в Каликуте, а дети были крещены в отместку за португальского мальчика, которого мавры забрали в Мекку, чтобы сделать из него мусульманина. Это, добавлял он, было «демонстрацией того, как португальцы возмещают урон, который они понесли, а остальное произойдет в самом городе Каликут, куда он очень скоро надеется прибыть» [476] .
476
Жуан де Барруш, цитируется по: Sanjay Subrahmanyam. The Career and Legend of Vasco da Gama, 208.
Васко да Гама вернулся в Индию на службе короля, который мечтал приблизить эру вселенского христианства. Чувство меры у визионеров уменьшается пропорционально размаху навязчивой идеи, а у мирового господства и честной игры нет общей границы. Если адмирал имел какое-то представление о естественной справедливости, оно тоже было пожертвовано призыву к священной войне.
Глава 15
Шок и трепет
Флаги крестоносцев триумфально развевались на мачтах и вороньих гнездах европейского флота. На распущенных парусах алые кресты завоевателей были видны издалека. Кресты здесь были не ради украшения и не просто как знак благочестия и мольбы о защите. Не все записывались в плавание, зная о безумном замысле короля Мануэла сокрушить ислам и помазать себя вселенским императором, но мало кто, если вообще таковые нашлись, верил, что они отправляются в мирную торговую экспедицию.
Подавляющее большинство моряков Васко да Гамы в точности знали, на чьей они стороне. В глазах солдат и матросов адмирал был истинным вождем, заслужившим их безусловную преданность. В глазах капитанов он был прозорливым командиром, который советовался с ними регулярно и не спускал неповиновения. В глазах священников он был крестоносцем, делающим Божье дело. Гражданских всегда затягивало в водоворот войн, врага всегда карикатурно выставляли недочеловеком, и бесчеловечные ужасы войны зачастую становились тем страшнее, когда люди считали, что сражаются за веру. В эпоху, когда для завоевателей обычным делом было вырезать целые города, ни поборники, ни противники да Гамы не считали его нападение на «Мири» поступком бессовестным. Только нескольких склонных к созерцанию людей, вроде клерка Томе Лопеша, потрясла человеческая трагедия священной войны.