В поисках лермонтовской Москвы. К 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова
Шрифт:
Но неужели ничего не осталось от храма времен Лермонтова? Кое-что все-таки чудом сохранилось. Это резной иконостас, перенесенный в церковь Иоанна Воина на Якиманке.
И, наконец, еще один свидетель рождения поэта, давший имя целому району, – это знаменитые Красные ворота, которые могли видеть из окон дома Толя члены семьи Лермонтова. Этот ценнейший памятник архитектуры, сооруженный по проекту зодчего Д.В. Ухтомского в 1753 году, постигла та же участь, что и храм Трех святителей и дом Толя. Красные ворота снесли в 1927 году опять же для организации сквозного автомобильного движения. А ведь была возможность просто перенести их чуть поодаль от Садового кольца!
Это были те ворота, что стали своеобразной первой ласточкой новой традиции, введенной Петром I в России, – ставить триумфальные врата в честь военных побед русского оружия на суше и на море. Вначале Красные ворота выстроили из дерева, затем, пережив несколько пожаров, они и получили окончательный каменный вид благодаря талантливому архитектору Ухтомскому.
А ныне на площади Красных ворот ни камня не осталось ни от дома, где родился великий поэт, ни от церкви, где его крестили, ни от самих ворот. Что же до автомобильного движения, то процесс его улучшения превратился у нас в процесс постоянный.
Зато в 1935 году здесь открылась станция метро «Красные ворота», ставшая в 1962 году «Лермонтовской», а затем в 1986 году вновь получившая прежнее название.
В 1941 году по случаю столетия смерти поэта площадь Красных ворот переименовали в Лермонтовскую. Предполагалась и установка памятника, но война помешала. А в 1992 году от нее отрезали довольно значительную часть и назвали ее вновь площадью Красных ворот. Так что теперь здесь целых две площади. В 1965 году на площади установили, наконец, памятник Лермонтову работы скульптора И. Бродского (какое удивительное совпадение – такую же фамилию носил и один из биографов поэта, книга которого «М.Ю. Лермонтов. Биография» вышла в 1945 году в Москве).
Но никакими памятниками и переименованиями не восполнить те потери, что понесены Москвою в прошлом веке. Не сберегли, не сохранили, быть может, самые главные места Лермонтовской Москвы, те, откуда началась такая безграничная любовь поэта к Первопрестольной. Ведь всего несколько месяцев пробыл маленький Мишенька (так называла его бабушка) в Москве, а как кровно полюбил он ее! Нет, не случайно приехала семья Лермонтовых в Москву в 1814 году. Самой судьбою суждено было появиться здесь еще одному ее великому уроженцу, прославившему родной город в своих стихах:
Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,Как русский, – сильно, пламенно и нежно!Люблю священный блеск твоих сединИ этот Кремль зубчатый, безмятежный.Напрасно думал чуждый властелинС тобой, столетним русским великаном,Померяться главою и обманомТебя низвергнуть. Тщетно поражалТебя пришлец: ты вздрогнул – он упал!Вселенная замолкла… Величавый,Один ты жив, наследник нашей славы.Любовь Лермонтова к Москве – истовая, искренняя и безоглядная. Всего лишь три слова употребляет поэт в этом отрывке из поэмы «Сашка» для обозначения своих чувств: «сильно, пламенно и нежно», но насколько точно и исчерпывающее! А истоки пламенности этой любви лежат опять же в исторической плоскости. И здесь нельзя не вспомнить 1812 год, когда Москва пламенем была объята. Для Лермонтова пожар Первопрестольной служил пожаром русского сердца, не сдавшего город врагу, а запалившего его вместе с «чуждым властелином» и его армией. И те, кто с факелами разносил огонь по захваченному французами городу, также, думается, любили Москву и сильно, и нежно одновременно.
Что мог запомнить Лермонтов-младенец в 1814 году? Конечно, ничего. Но вот в 1819 году, через пять лет он вновь в Москве вместе с бабушкой. О том его посещении Первопрестольной известно вовсе немного, где жил, что куда водили. Есть лишь мимолетное воспоминание в одном из его взрослых писем, что он «видел оперу «Невидимка». Полное название этой оперы – «Князь-Невидимка, или Личардо-Волшебник», музыку к ней сочинил К.А. Кавос, слова – Е. Лифанов. [25] [26]
25
Лермонтов М.Ю. Письмо Шан-Гирей М.А. <осень 1827. Из Москвы в Апалиху> // Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: В 4 т. Л., 1979–1981. Т. 4. 1981. С. 357.
26
Мануйлов В.А. Михаил Юрьевич Лермонтов. 1814–1841. М.—Л., 1950. С. 24–26.
Но кроме оперы не мог не видеть маленький мальчик возрождающейся из пепла Москвы. Он и запомнил ее такою – поднимающейся из руин. Уже потом, сочиняя «Бородино», он смотрел на исторические события 1812 года глазами человека, уверенного, что та жертва – сожжение русскими своей древней столицы – была далеко не напрасна.
Немалая часть Москвы уже была восстановлена, что могло впечатлить не только Мишу Лермонтова, но и произвело неизгладимое впечатление на государя Александра I, посетившего Белокаменную в августе 1816 года, резюмировавшего: «Храмы, дворцы, памятники, дома – все казалось обновленным». Москва обрадовала императора «возникающим из развалин и пепла своим величием». [27]
27
Васькин А.А. Указ. соч. С.223.
Конечно, императору нашли, что показать – Английский клуб на Тверской улице или Пашков дом напротив Боровицкой башни Кремля. Да тот же особняк генерал-губернатора, изрядно подпорченный французами! Показать начальству товар лицом у нас умеют. Важно и еще одно обстоятельство – вряд ли императорский кортеж отклонялся от привычной траектории движения: Петровский путевой дворец – Тверская улица – Кремль. Тверская издавна известна как царская улица, а потому и восстанавливалась в первую очередь.
А вот другой монарх увидел совсем иную Москву, вызвавшую у него слезы на глазах. В 1818 году в Первопрестольную приехал прусский король Фридрих III. Он попросил показать ему Москву с самого высокого здания. Но найти подобное здание, да притом восстановленное, было непросто. Таковым являлся на тот момент дом Пашкова на Ваганьковском холме, один из немногих отстроенных после пожара, и притом за казенный счет. Взобравшись на бельведер Пашкова дома, Фридрих, увидев состояние Москвы, чуть было не прослезился, преклонил колено и сказал: «Вот она, наша спасительница!» То же самое он приказал сделать своим сыновьям (на эту тему даже картина написана). Кто знает, если бы Александр забрался на Пашков дом, быть может, его впечатления от Москвы были более сдержанными? [28]
28
Васькин А.А. От снесенного Военторга до сгоревшего Манежа. М., 2009. С. 148.