В поисках настоящего
Шрифт:
Мы блуждали длинными коридорами, пока Ази не остановился.
Эта часть торгового центра ничем не отличалась от остальной – со всех сторон магазинчики и салоны. Разве что развилка, посреди которой мы стояли, вела в четырех направлениях и была увенчана большим фонтаном, ласкающим слух звуком льющейся воды.
– Центр слишком большой, естественно я не могу проследить за всей его площадью. Тем более что он постоянно «разрастается» за счет новых «покупателей». И вот это… – Старьевщик показал жестом на коридор перед нами, – что-то вроде аквариума, за которым я постоянно наблюдаю. Это такое развлечение. Достаточно долго я слежу сверху за обитающими здесь людьми в надежде, что однажды в одночасье моя теория о «ненужных людях» разлетится вдрызг тысячами мелких осколков. Кто-нибудь из них осознает свою никчемность и вырветъса отсюда. Пошли, проведу тебе экскурсию.
Мы достигли магазинчика, наполненного дисками, кассетами и венилом. На входе красовалась вывеска «МУЗжечок» с улыбающимся парнем в наушниках. Среди полок с товаром бродили люди, рассматривая названия пластинок, изучая трек листы.
– Вон, видишь вот этого, – он указал на грузного мужчину со скучающим видом копошащегося среди дисков. – За все время он не «купил» здесь ни одного диска. Знаешь почему? Ты не поверишь! Он ждет пока певец, фанатом которого он является, не выпустит все свои альбомы. Представляешь?! Он мечтает, как ОДНАЖДЫ
– Но это же абсурд! – удивляюсь я.
– А я тебе о чем?! Он всего-то несколько песен этого певца слышал, но терпеливо ждет… Дальше – круче! Пошли…
Слева от стойки продавца располагалась прикрытая занавеской дверь. Зайдя в нее, мы попадаем в небольшую комнатку, где расставлены столик, пару стульев, микроволновка, какие-то шкафы. Комната отдыха персонала, понимаю я. Но там мы не задерживаемся, а проходим дальше – в дверь у противоположной стены.
– Вот, смотри, – говорит мне Старьевщик, застыв на месте.
Мне открывается такая картина… Плохо освещенная комната. Посреди стоит небольшой журнальный столик, на котором разбросаны какие-то листы, компакт диски, карандаши. По обе стороны от стола небольшие диваны, на одном сидят два парня, на другом – мужчина без какого-либо выражения слушает плеер.
– Что это? – спрашивая я, не понимая смысла увиденного.
– Вон те двое обильно потеющих паренька – молодые музыканты, – поясняет мне всезнающий Старьевщик. – А тот, что с тупой миной слушает музыку – «типа крутой продюсер». Все они надолго застряли в этой комнатушке…
– Почему? – мне и в самом деле любопытно.
– Видишь ли, чтобы выбраться отсюда, каждый из них должен решить свои задачи, но они так и не пошевелились. Который раз я захожу к ним в гости – мальчишки все так же взволнованно переглядываются между собой, а продюсер непроницаемо спокоен.
– Так а как «задачи» они должны решить?
– Этот, что с наушниками, считает себя знатоком музыки. Хотя у самого даже музыкального слуха нет. Просто от него зависит, будет ли он их – молодых музыкантов – «раскручивать» или нет. Сейчас он даже не слушает музыку, что парни принесли для прослушивания. Он решает, как бы их позабавнее… повитиеватее унизить, показать их бесталанность.
А парни тоже хороши! Готовы отдать право решать свою судьбу какому-то «гавнюку в пиджаке», который им скажет – годятся они в музыканты или нет. Вместо того чтобы довериться себе, своему мнению, они просят оценить другим, тем самым отдавая право судить себя в чужие руки. А кто откажет себе в удовольствии побыть «высокоуважаемым судьей»? Их задача научиться доверять собственному таланту. Особенно это касается того, что слева от нас.
– Почему он?
– Потому что он не решается создать свое, боясь критики и насмешек, а предпочитает немного переделывать на новый лад уже ставшие популярными композиции. Вместо следования и достижения своим путем, он пристраивается к чужим успехам. Я называю таких людей Хранителями Музеев…
Мне даже спрашивать ни о чем не пришлось, Старьевщик сам прочел в моем взгляде вопрос.
– Оказавшись в новом мире, я не сразу нашел свой маленький ломбард. Мне, как и тебе, пришлось какое-то время попутешествовать, и я много где успел побывать. На пути встречались разные места – от ужасных до прекрасных. Попадались интересные, а бывали и такие, о которых ничего особенного сказать нельзя…
Однажды я наткнулся на маленький городишко, всего в одну длинную улицу. Краска со стен двух-трехэтажных домиков облезла; на витринах магазинов вещи давно повыцветали, а продукты испортились; дорога вся потрескалась и из асфальта торчала трава. Казалось, все люди разом покинули это место, спасаясь от неведомой беды. Я брел, размышляя о том, что здесь могло произойти. К тому времени я уже начал догадываться, что меня окружает мир мертвых. Поэтому трудно было понять, что может грозить человеку, если его и так уже не стало.
Во всем городе я нашел единственное здание, в котором явно кто-то жил. Это был небольшой двухэтажный дом. Словно кукольный красавец – весь блестел, светился ухоженностью и заботой. Справа от входа висела табличка: «Частная картинная галерея Алена Маерса.» Ни секунды не задумываясь, я зашел.
Внутри дом оказался еще лучезарнее, чем снаружи. Ярко, просторно, свежо… Минимум мебели, максимум картин на стенах. Конечно же, я засмотрелся на изображенные на полотнах пейзажи, на сюрреалистичные образы людей и животных, от которых захватывало дух. И даже не заметил, как позади меня возникла чья-то фигура.
– Как вам творчество Алена? – спросила меня пожилая ухоженная женщина. Несмотря на явно почтенный возраст, назвать ее старушкой просто не поворачивался язык. – Нравится?
– Очень! – искренне признался, и вновь повернулся к рассматриваемой картине.
Она удовлетворенно хмыкнула:
– Давайте, я проведу экскурсию.
Я с удовольствием согласился. В течение получаса мне довелось услышать массу великолепных историй о создании той или иной картины, о разных моментах жизни самого автора. Анна (так звали хозяйку музея) оказалась чудесной рассказчицей. Уже сами картины ее деда не казались столь хорошими без комментариев хозяйки. Она восхваляла работы «дедушки Ала» с такой самоотдачей, что я мог только удивляться, насколько она предана его творчеству.
За то время, что мы блуждали по комнатам с картинами, меня заинтересовала сама личность Анны. Она была великолепным оратором, держала себя, словно выступала перед огромной аудиторией. Из ее уст рассказ лился, весенним ручейком в горах. И я начал расспрашивать о ней самой.
Но вот что меня удивило – на каждый вопрос о себе она отвечала уклончиво или, что случалось чаще, переводила ответ в русло биографии своего знатного предка. В конце концов, мне это надоело, и я решил спросить напрямую:
– Анна, почему вы не говорите о себе? Почему каждый раз увиливаете от ответа?
Она решила угостить меня чаем. Мы сидели в креслах в одной из комнат вокруг небольшого столика.
– Перестаньте, – махнула она рукой. – Во мне нет ничего особенного. Я призвана хранить этот музей…
– Нет-нет… – тогда возмутился я (Старьевщик сделал недовольное лицо, забавно показывая мне свое возмущение чрезмерной самокритики той старушки). – Вы удивительно рассказываете. Может быть я изголодался по общению с людьми, но ваши рассказы просто чудесны! Вы не думали их записать?
– Конечно думала! – на миг в ее глазах загорелся огонь энергии, но уже миг спустя их вновь заволокла безжизненная пелена. – Что-то мы все обо мне, да обо мне. Дедушка Ал тоже хотел написать книгу…
Все мои последующие попытки узнать что-нибудь о ней попросту игнорировались, будто она и вовсе не слышала моих вопросов о себе – в голове стоял фильтр.
Она не считала себя талантливой, а была всего лишь «хранительнице чужого успеха», вместо того, чтобы создавать свой. Неверие в собственные возможности превратило ее в рабыню. Ее главной причиной нахождения в Этом Мире и задачей было понять это, и постараться изменить. Но она решила сдаться навсегда, как и все в моем Центре.
Когда я покидал ее музей (точнее музей ее деда), почти у самого входа я обнаружил картину, которой раньше там не висело. У меня непревзойденная память на подобные вещи, поэтому ошибиться я просто не мог. На полотне изображена фигура человека копающего себе яму. Он уже углубился по шею.
Поблагодарив ее за все, я вышел на улицу. Почему-то после обнаружения странной картины хотелось поскорее покинуть это место.
Немного отойдя, я обернулся – может быть мне и показалось, но дом стал еще более ухоженным и приторно кукольным. Лишь много погодя до меня дошло – сам город и этот дом вырос исключительно за счет нее, словно паразит питаясь ее потенциалом, которому нет выхода.
На той картине была она, закапывающая саму себя, утопая в неверии.Мы выходим из подсобки и направляемся к магазинчику напротив. Это оказывается салон красоты «100$лица». Автоматически подмечаю оригинальное название.
– А это одно из моих любимых мест. Здесь вообще концентрат барышень снабжающих моих Пожирателей Временем «жизненными соками». За их счет я, можно сказать, в основном живу и развиваюсь.
Мы прошли внутрь. Внутри «Столица» просто блистала – свет ламп слепил яркими лучами, кругом сплошные зеркала, в интерьере преобладали розово-фиолетовые тона. В отличие от остальных магазинчиков, где среди полок бродило всего несколько человек, здешний зал заполняли женщины всех возрастов. Они лучезарно улыбались, примеряя себе необычный имидж, крутились перед своими отражениями, стараясь привыкнуть к новому облику. Кому-то красили волосы, кого-то стригли, макияж, маникюр… Почти все дамочки о чем-то разговаривали, от чего в зале стоял приятный оживленный гомон, пахло лаком для волос.Я удивленно обернулся к Старьевщику:
– Вы же сказали здесь каждый сам по себе, а здесь не так. Все общаются!
Он лишь хмыкнул:
– Ты, как и большинство рассматриваешь лишь поверхность. Если хочешь выбраться отсюда, учись заглядывая вглубь, видеть суть. Будь внимательнее! – и замолчал, доверив поиск ответа мне самому.
Делать нечего, пришлось опять обернуться в наполненный суетой зал, и начать присматриваться, слушать, стараясь понять слова Старьевщика. Сначала ничего необычного я не заметил, но постепенно, вслушиваясь в смысл разговоров, на краю сознания появилось предположение. И тут до меня дошло!
Я уже находился в середине зала, посреди прихорашивающихся женщин, а Старьевщик все так же стоял у входа, с самодовольным выражением.
Тогда я прокричал ему:
– Да они же словно не слышат друг друга! Все говорят, и говорят о себе, даже не слушая других.
Старьевщик лишь кивнул, подтверждая правильность моих догадок, и направился ко мне. Нам приходилось говорить очень громко, чтобы докричаться друг до друга, но все равно на нас никто не обращал внимания. Шум окружающих голосов все нарастал и нарастал. Когда Старьевщик приблизился ко мне вплотную, от заполнившегося гомона я не мог даже различить собственных мыслей. Что-то говорил ему, но даже сам не слышал своих слов. Больше не имея возможности терпеть, я закрыл ладонями уши, но это мало помогло. Гул голосов бил по телу настолько сильно, что казалось, голова сейчас взорвется. Я не на шутку перепугался.
«Я хочу… А мне пойдет? У меня получилось? Я знала, так и знала! У меня какое-то… Я бы…я…я…я! Я!Я!!!Я!!!Я!!!».
Не знаю, что удержало меня от того, чтобы не броситься отсюда прочь, к тишине. И я бы сделал так, если бы не Старьевщик. Он приложил к губам указательный палец, и уже в следующий момент я услышал… услышал !
– Ш-ш-ш…Тише… тише… – прошептал он, и сводящий с ума шум исчез. Оглядевшись, я понял, что женщины кругом все также продолжали говорить, только теперь их совсем не было слышно, будто они только шевелили губами притворяясь немыми. – Добро пожаловать в мир красоты, – улыбнулся Старьевщик. Его голос звучал немного по-другому. Словно произносимые им слова приобретали форму, слетая с губ, и пока добирались до меня, немного разбухали, наполняясь тяжестью.
– Как ты это сделали?
– Ты про звук? – уточнил Старьевщик.
– Да. Как у тебя получилось его убрать.
Старьевщик засмеялся:
– Этим ты мне и нравишься – не перестаешь удивляться даже ерунде. Это же Мой Мир, а значит кто устанавливает здесь правила, забыл? Вот я и решил провести тебе интересную экскурсию и сделал, чтобы ты побывал в голове у этих красоток, услышал их мысли. Понравилось?
Я отрицательно покачал головой.
– И я о том же! Оглохнуть можно – «я-я-я, мне-мне-мне…» Фу, аж тошнит. Эгоизм – это хорошо. Но ведь все должно иметь меру, согласен? Это Их Мир… – сказал Старьевщик и взглядом обвел салон. – В какой-то степени это их тюрьма. Они не могут отсюда выбраться.
– Почему? Ведь ты же говорил, что здесь никто никого не наказывает.
– Для них это и не наказание, а единственный способ жизни, каким они могут существовать. Занятость только собой, точнее своей оболочкой – вот их удел. Вечное позерство перед другими, чтобы чувствовать себя кем-то особенным – без внимания окружающих их будто и не существует. Они сжигают себя перед зеркалами, стараясь добиться недостижимого совершенства. Они одновременно находятся в двух мирах – в этом, и в зазеркалье, где они прелестны, все ими восхищаются, их любят… Они потребляют восхищение, словно топливо, благодаря которому их сердце бьется.
Старьевщик подошел к одной из девушек – очаровательной пышногрудой красавице. Она сидели в углу и перелистывала глянцевый журнал, дожидаясь своей очереди.
– Смотри… – он выставил вперед указательный палец, и рывком воткнул его в грудную клетку девушки. Звук был такой, словно он сделал это с пенопластовым блоком. Девушка лишь отвлеклась от журнала, подняв стеклянный взгляд на Старьевщика.
– Не обращай внимания, моя хорошая. Разглядывай картинки дальше, – сказал он приторно нежно. И девушка послушно вернулась к журналу.
Старьевщик начал водить пальцем туда-сюда, стараясь расширить проделанное отверстие. Затем он вынул из груди палец, измазанный похожим на мазут веществом. Тут же из дыры полилась жижа, похожая на ту, которую люди разгребали в сумраке отражения. Сразу вспомнились те жирные личинки, облепившие тела.
– Мой центр похож на огромную грядку, – не отрывая взгляд от мерзкого зрелища, объяснял Старьевщик. – Только лишь с той разницей, что вместо плодов здесь живая плоть. Чем дольше человек «созревает» среди магазинов, толком никуда не двигаясь, тем «сочнее» моим зверушкам. (Когда я вновь представил «его зверушек» меня начало подташнивать). А эти красотки самые «спелые» из всех! Ведь они готовы менять свою жизнь на восхищение и красоту. Выгодный бартер, не находишь? Они бесконечно блуждают между зеркальных комнат, наслаждаясь своими телами.
Девушка, как ни в чем не бывало, продолжала чтение, не обращая внимания на вытекающую из груди черную густую жидкость.
Если сказать, что я испытывал отвращение, значит ничего не сказать. Я чувствовал, как внутри меня расползается бессилие – еще чуть-чуть, и я готов был согласиться с теорией «бесполезных людей» Старьевщика.
– Но неужели никто так и не выбрался из «зазеркалья»? – сделал я неумелую попытку отвоевать кусочек надежды.
Он хмыкнул, как делал постоянно, поражаясь моей наивности: