В поисках правосудия: Арест активов
Шрифт:
Исчерпав все варианты, Володя повел оставшихся стоиков в близлежащее кафе, где историк наконец-то смог выступить. В течение двух часов, пока шла лекция, в кафе заходили подозрительные типы и снимали всех присутствующих на видео. Всем было ясно, что это эфэсбэшники, но, несмотря на подобное запугивание, лекция и обсуждение продолжились, и весьма успешно.
Вечером следующего дня Володя вернулся в Москву рейсом «Аэрофлота», довольный своей небольшой победой над ФСБ. После приземления в 22:30 он поехал домой, в свою квартиру на Бульварном кольце. Устав после нескольких тяжелых дней, он уснул, едва коснувшись
Следующий день был не менее насыщенным. Он встретился с небольшой группой документалистов, снимающих фильм о жизни Бориса Немцова, и дал два интервью: одно в офисе, другое — в отеле «Парк Хаятт». Если эфэсбэшники и следили за ним в Москве, то делали они это мастерски. Не заметил он их и по дороге домой к отцу, с которым ужинал в тот вечер.
Утром Володя был занят домашними хлопотами и отнес вещи в химчистку. Потом перекусил с коллегой в кафе «Бобры и утки». Это был недорогой бизнес-ланч — шведский стол: единственное, что принес официант по заказу Володи, — стакан клюквенного сока. Дальше — на метро на встречу в РИА «Новости» — шестиэтажное бетонное здание, возведенное к Олимпийским играм 1980 года как пресс-центр. Сейчас в этом здании находится штаб-квартира «Раша Тудей», или RT, главного международного пропагандонского канала Кремля.
Целью поездки была встреча с бывшим коллегой, которого Володя хотел убедить перейти на работу в медиа «Открытой России». К ним присоединился товарищ коллеги, и втроем они расположились в конференц-комнате. Но только Володя откинулся в кресле, как резкая боль пронзила желудок, а в горле застрял едкий ком.
Он извинился. Бегом в туалет. На коленях в кабинке. Рвало не переставая несколько минут. Ну вроде бы всё. Нет. Очередной приступ. Только усиливается. Еще никогда в жизни не было так плохо. Наконец, поутихло. Все силы в кулак и встать. Держаться за стену, чтобы не упасть. Обратно в комнату. Надо что-то сказать. Темнота в глазах. Володя теряет сознание. Коллеги быстро переносят его на диван. Он стонет и весь в поту. Лицо белое как холст, дыхание учащенное. В ужасе они вызвали скорую помощь.
Скорая была действительно скорой, но врачи не смогли понять причину состояния Володи. Погрузив его в машину, срочно, с воющими сиренами помчались в Городскую клиническую больницу № 23 (ближайшую к РИА «Новости»), где его сразу положили в отделение реанимации. Артериальное давление упало до критического уровня — 100/20. Врачи были уверены, что у него обширный сердечный приступ, но, к несчастью, у этой больницы не тот профиль. Стабилизировали, как смогли, вновь в машину скорой и стрелой в Центр сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева, где его начали готовить к экстренной операции.
Услышав об этом в новостях, отец Володи тут же помчался в Бакулевку. Известный журналист с хорошими связями, он сумел найти одного из ведущих кардиологов страны и попросить его о помощи — срочно приехать в больницу. Тот приехал, успев до того, как Володю вкатили в операционную. Ознакомившись с симптомами, попросил всё немедленно отложить. С сердцем всё в порядке, а столь сложная операция могла убить Володю. После быстрого и жесткого обмена мнениями ведущий кардиолог убедил коллег в своей правоте.
2:30 ночи, Володя не приходит в сознание. Новый диагноз — отравление «неизвестным» веществом.
6:00 утра, его перевозят в Первую Градскую [9] на Ленинском проспекте — одно из самых современных медицинских учреждений России. Состояние критическое: отек головного мозга, легкие не работают, почки отказали. Искусственная кома, интубация, аппарат искусственной вентиляции легких, диализ почек, гемодиализ крови от токсинов, парентеральное введение лекарств для контроля опасно низкого кровяного давления.
9
Первая Градская больница имени Н. И. Пирогова. (Примеч. переводчика.)
Это было 27 мая. Состояние Володи было настолько тяжелым, что этот день мог стать последним в его жизни.
23. Диппочта
В тот день мы всей семьей отправлялись в путешествие и в полдень садились на рейс Лондон—Лиссабон. Когда раздался звонок, мы с супругой продвигались вслед за детишками к трапу самолета. Звонила Лена Серветтаз, та самая ведущая эфира французского радио, которая сообщила мне об убийстве Бориса Немцова. Безуспешно пытаясь сложить коляску одной рукой и держа розовый рюкзачок принцессы в другой, я сумел ответить ей только после пятого звонка.
— Билл, — с тревогой в голосе сказала она. — Владимиру Кара-Мурзе стало плохо в Москве!
Я замер.
— Когда?
— Он был на встрече. Ему стало очень плохо. Он в больнице.
— Что с ним? — перекрикивая шум аэродрома, спросил я.
— Я не знаю.
Моя супруга оказалась уже впереди нашей процессии и обеспокоенно оглядывалась на меня. Я снова двинулся к трапу и, оставив сложенную коляску рядом с шасси самолета, поднялся на борт.
— С кем он встречался?
— Я не знаю.
— В какой он больнице?
— Этого я тоже не знаю и пытаюсь выяснить.
Добравшись до своего места в салоне и облокотившись на спинку сидения, я сказал Лене:
— Я сейчас в самолете. Перезвоню, как только приземлимся.
Я нажал отбой и засунул телефон в карман. Супруга вполголоса спросила:
— Что происходит?
— Владимиру стало плохо в Москве. Он в больнице, — тихо ответил я.
— Кара-Мурза? — переспросила она так же тихо.
— Да, — кивнул я.
Она побледнела.
— Боже мой.
— Да уж, — согласился я.
Мы усадили детей и пристегнули ремни. Я судорожно пытался дозвониться до наших общих друзей, включая Кайла из Вашингтона, чтобы рассказать им о случившемся и узнать детали, если они им известны. Никто ничего не знал. Дверь закрылась, и самолет начал выруливать на взлетную полосу. Этот трехчасовой перелет был самым длинным в моей жизни.
Мы приземлились, и я сообщил Лене, что снова доступен. Снова набрал номер Кайла, написал Вадиму и Ивану в Лондон, сбросил эсэмэски всем знакомым журналистам в Москве. По-прежнему никакой новой информации. Но поскольку Володя был конфидентом Бориса Немцова, в голову лезли только зловещие мысли.