В поисках прошлого
Шрифт:
— Это что, подарок мне? — поддразнивает он, разжимая объятия, чтобы развернуть листок.
Девушка смешно морщит нос.
— Ты бросаешь меня на целых четыре дня. С какой стати мне тебя задаривать? — Едва заметное пожатие плеч. — Это так, набросок от нечего делать, забава.
Бен наконец разворачивает листок — и смеется от души. Он изображен в облике ангела, в белоснежной тунике и с крыльями.
Бен шутливо проводит пальцем по задорному носику девушки.
— Сколько раз я твердил тебе, что я вовсе не ангел?
— Да, я знаю, что ты
Видение рассеялось, исчезло. Потрясенный Бен задыхался, и сердце его колотилось в груди тяжело и гулко, словно кузнечный молот.
Воспоминание! Самое настоящее воспоминание!
На краткий миг распахнулась в его сознании потайная дверца памяти — и вновь захлопнулась так быстро и надежно, что Бен ни за что на свете не сумел бы отворить ее вновь.
И лишь сейчас он осознал все значение увиденной картины. Наверняка именно эта женщина сделала рисунок, который нашли в его крепко сжатой руке, когда жители глухого ливанского селения нашли в горах его полумертвое тело. Рисунок, который он хранит восемь лет. Рисунок, который и сейчас лежит в его бумажнике. Единственная реальная ниточка к его прошлому.
Пораженный этой мыслью, Бен пристально вгляделся в лицо женщины, которую держал на руках. Ее золотистые волосы рассыпались по его плечу, лицо с тонкими чертами пепельно-бледно. Кто она? Кем они были друг для друга? Приятелями? Любовниками? Скорее уж второе — если он так легко вспомнил, что такое держать ее в объятиях.
Вспомнил! Это уже само по себе было чудом. Заметив, что голова женщины неловко запрокинута, Бен подошел к дивану и уложил незнакомку, уложил так бережно, словно она была бомбой с часовым механизмом. А разве нет? Одно прикосновение к ней взорвало всю его нынешнюю налаженную жизнь. Что же будет, когда она очнется и заговорит?
Бен резко выпрямился и, прихрамывая сильнее обычного, отошел в дальний угол комнаты. В мыслях его царил сумбур.
Семь с лишним лет назад он очнулся в горах Ливана и еще полтора года мучился от ран, которые никак не заживали, непрерывно страдал оттого, что не мог вспомнить, кто он и откуда. Его память словно стерли влажной тряпкой, как стирают следы мела со школьной доски. Нет, он умел есть, говорить, одеваться, он читал, писал и разговаривал на двух языках… но все личные его воспоминания исчезли бесследно.
Бен не узнал даже своего отца, когда тот наконец увез его из госпиталя домой, в Брайтон. Не узнал свою мать, сестру и брата, не узнал друзей. Они все поочередно рассказывали Бену о его жизни: любимые блюда, детские проказы, школьные успехи… даже показывали фотографии. Однако эти «воспоминания» так и остались для него ненастоящими. Плоскими, словно нарисованными, без запаха, вкуса и цвета.
Бен обернулся и провел руками по волосам, зачарованно глядя на бледное прекрасное лицо женщины, неподвижно распростершейся на диване.
В этих «воспоминаниях» ее
Медленно, словно продрогший путник к живительному, почти позабытому теплу костра, Бен приблизился к женщине. Выдвинул из-за письменного стола кресло и сел. И смотрел, смотрел, смотрел на нее.
Он ждал, надеялся, молил Господа о том, чтобы наконец настал этот день. И теперь вовсе не был уверен, что готов к такому повороту событий. Часть его стремилась растормошить, привести незнакомку в чувство и потребовать, чтобы она рассказала все, что знает о нем. Другая часть готова была обратиться в бегство.
Бегство? Как глупо! Он ведь мечтал о том, чтобы это случилось. Именно за тем Бен вернулся в Бирмингем — в город, где жил до того, как получил назначение в Ливан. Уж если он не смог отыскать свое прошлое в Брайтоне, где родился и вырос, быть может, именно в Бирмингеме сыщутся ответы на все его вопросы?
Вот только придутся ли ему по душе ответы? Возможно — если только к его прошлому имеет отношение эта женщина.
Бен медленно протянул палец к ее щеке. Он хотел опять коснуться ее — но не за тем, чтобы вызвать к жизни новые воспоминания. Просто хотел проверить, так же ли ее кожа нежна на ощупь, как с виду.
В эту минуту Бен случайно взглянул на свою дрожащую руку. И замер при виде уродливых багровых шрамов на тыльной стороне запястья. Кто он такой? Уродец, жалкий Квазимодо с покрытыми шрамами телом и душой. Недочеловек с ущербной памятью. Неудивительно, что эта женщина при виде его лишилась чувств! Словно Красавица из сказки при виде Чудовища.
Сравнение со сказочным уродом обожгло Бена, и, чтобы отогнать эту мучительную мысль, он снова обратил взгляд на лежащую перед ним красавицу.
Как, она сказала, ее зовут? Лора. Лора Полдинг.
Бен мысленно повторил это имя — медленно, по слогам, несколько раз. Кажется, оно ему чем-то знакомо… А может, он из лучших побуждений обманывает самого себя. Торопливо отмахнувшись от этой мысли, Бен провел пальцем по прохладной бархатистой щеке женщины.
У нее кошачьи глаза — раскосые, ярко-зеленые, с золотистыми искорками. И эти глаза смотрят на него с таким трепетом, что у него перехватывает дыхание.
— Лора, — шепчет он.
— Поцелуй меня! — повелительно говорит она, приподнявшись на цыпочки.
Ее теплые желанные губы совсем близко, но Бен, желая продлить сладостное мгновение, проводит пальцем по ее щеке.
Бен торопливо отпрянул, чувствуя, как жарко и гулко колотится сердце. Тот же самый жест. Картина в памяти вспыхнула на миг и погасла, и он не знал, чего ему больше хочется: искать новые воспоминания или ужаснуться и отступить.
Врачи утверждали, что после такой долгой амнезии шансы Бена обрести память, почти что равны нулю, но он не захотел смириться с этим прогнозом. Зная, что помочь ему может только чудо, он, тем не менее, вернулся в Бирмингем.