В поисках «Руритании»

Над саванной догорал закат. Багрово-алая полоса, отсекала небо от тонущей во мраке земли, и чем выше, тем гуще она наливалась золотом и охрой. На этом фоне редко темнели перья облаков, окаймленные по краям золотистым, подсвеченным

С земли это выглядит куда скромнее, подумал Леньяр. И посочувствовал тем, кто замкнут в кругу видимого горизонта радиусом в жалкие четыре мили. Ну, может, в два-три раза больше, если подняться на колокольню собора или мачту большого чайного клипера. И все равно – не сравнить с тем простором, что открывается из гондолы аэростата, плывущего на высоте семи тысяч футов. Разве что с вершины Маттерхорна или Юнгфрау можно видеть что-то подобное.

Клоду Леньяру случалось в молодости, когда он еще учился в Политехнической школе, подниматься на альпийские вершины и от души наслаждаться захватывающими видами. Но это тоже было не то – горизонт, то тут, то там разрывался заснеженными пиками. А здесь воистину круг Мироздания, и даже горный хребет, чей контур едва угадывался на северо-западе, не нарушает его непрерывность…

– Курс, Пьер?

– Сто семьдесят, мой капитан! – отозвался штурман. – Боковой ветер семь узлов, с норд-тень-оста, высота шесть тысяч футов.

– Всплывем до семи пятисот. Рули глубины на подъем!

– Есть рули на подъем! – гаркнул рулевой-вертикальщик, и послушно завертел деревянный, с латунными накладками, штурвал. Снаружи, в сгущающейся темноте колыхнулись огромные, словно у левиафана, плавники, и корабль лениво, как оборжавшийся криля полосатик, полез вверх.

Штурман – это был Пьер Леньяр, родной брат капитана воздушного судна, – поднял голову от прокладочного столика;

– Прошли контрольную точку. Ориентир – излучина реки.

– Отлично. Кребс, что в машинном?

– Пар в котле на марке. Пока идем на одной машине, но в любой момент можно запустить и вторую. Опорный подшипник греется, правда не сильно. Но все равно, лучше его не перегружать.

– И не будем. Но ты, все же, попробуй сделать что-нибудь – если ветер усилится, придется давать полную тягу.

Панорама, открывающаяся из гондолы аэростата, с высоты в семь тысяч футов, была Леньяру не в новинку. Вступив в 187…-м году в инженерный корпус, он быстро стал ярым приверженцем воздухоплавания, основал Центральный военный воздухоплавательный парк в Шале-Мёдон, где плотно занялся работами по изучению обтекаемости аэростатов и даже разработал теорию их устойчивости в полете. Построенный на основании этих исследований дирижабль имел более пятидесяти метров в длину и приводился в движение электрическим двигателем, работающим от гальванических батарей Фора.

Воздушный корабль, носящий имя «La France», поднялся в воздух год спустя. Но военное министерство отказало изобретателю в средствах на совершенствование его детища, и проект дирижабля-гиганта так и остался на бумаге. Подавленный намечающимся крахом дела всей его жизни, Клод Леньяр, по примеру отца управляемой аэростатики, Жиффара, уже подумывал о самоубийстве, как вдруг все волшебным образом переменилось.

Спасение пришло в виде богатого вельможи из маленькой центрально-европейской страны, пожелавшего сохранить свое имя в тайне. Он поставил непременное условие: построенный по проекту Леньяра воздушный корабль должен будет совершить многодневный перелет, и не где-нибудь, а над африканским континентом, в чьих небесах до сих пор появлялись, разве что воздухоплаватели из произведений известного парижского литератора Жюля Верна! О целях невиданного перелета меценат не распространялся – Леньяр понял лишь, что он планирует разыскать заброшенный то ли город, то ли гробницу невесть каких древних времен. Это изрядно отдавало газетными романами-фельетонами, до которых так охоча французская, да и любая другая публика – и, тем не менее, инженер не колебался ни секунды. Финансирование было обещано неограниченное, да и успех подобного перелета сам по себе, обещал посрамить скептиков и убедительно продемонстрировать миру его Клода Леньяра, правоту.

«Руритания» (так, по требованию анонимного покровителя был назван воздушный корабль) хоть и не дотягивала размерами до шестисотметрового гиганта, спроектированного незадолго до смерти Анри Жиффаром, но все же далеко превосходила любой из построенных к тому моменту управляемых аэростатов. Этому аппарату предстояло переправить вглубь Африки экспедицию из восьми человек, после чего, вернуться на восточное побережье, и совершить еще несколько рейсов, доставляя в лагерь экспедиции людей и грузы.

Альпийское королевство Руритания, откуда по всеобщему мнению происходил неведомый жертвователь, несмотря на очевидную свою древность, не входило в числе европейских держав – из-за скромных размеров, немногочисленного населения, а так же почти полного отсутствия машинных мануфактур. Природными богатствами страна тоже была обделена, за исключением, пожалуй, серебряных рудников и минеральных источников, не уступающих, как писали газеты, целебным водам Карлсбада, Баден-Бадена и Виши. Но, самое главное: Руритания прихотями истории была начисто лишена выхода к морю! Колониальная эпоха, давным-давно наступившая для всей остальной Европы, присутствовала здесь лишь в виде лавок экзотических и заморских товаров.

Положение это – нетерпимое, конечно, потому как что же за европейская страна без собственных колоний? – начало меняться лишь после брака покойного ныне короля Рудольфа IV, отца нынешнего руританского монарха, с принцессой Шарлоттой-Ангеликой-Евфемией фон Габсбург-Прессбург, племянницей австро-венгерского императора Франца-Иосифа. В приданое Шарлотты входил остров Цeтина близ побережья Далмации. Населенный хорватами, боснийцами и греками, он стал новой провинцией Руританского королевства. Вместе с Цетиной корона приобрела маленький, но отлично устроенный порт, и перед Руританией впервые замаячила надежда обзавестись флотом и морской торговлей.

Надо признать: король сумел увлечь своих подданных мечтой о заморских владениях. Это относилось ко всем: от аристократов, заводящих на острове Цетина особняки и яхты, до гимназистов, зачитывающихся приключенческими романами о покорителях Африки или Южных морей. А потому, мало кто сомневался, что некий вельможа решил поднять престиж своей родной страны, вложив огромные средства в передовой воздухоплавательный проект. Пусть Руритания пока не может претендовать на роль морской державы – флот дело дорогое и хлопотное! – зато она войдет в число стран-пионеров большого воздухоплавания! И суда, демонстрирующие флаг Руритании по всем уголкам планеты, будут не морскими, а воздушными.

Итак, было официально объявлено, что «Руритания» совершит сверхдальний перелет над Восточной Африкой с целью установления мирового рекорда в области воздухоплавательной техники. Газеты всей Европы запестрели прогнозами, по большей части, зловещими: репортеры соревновались в рассуждениях об уязвимости воздушных кораблей перед непогодой, об опасностях полета над дикими краями и наперебой предрекали катастрофу воздушного корабля и трагическую гибель смельчаков-воздухоплавателей. Леньяра осаждали с просьбами дать интервью – хоть небольшое, хоть пару десятков слов! Ходили даже слухи, что сам мсье Жюль Верн, прославленный автор «Таинственного острова» искал с ним встречи. Но тщетно: изобретатель неизменно уклонялся от любопытствующих, отдавая все свое время строительству летучего гиганта. Эллинг в Шале-Мёдон день и ночь стерегли мрачные типы балканской наружности – смуглые, усатые, в шароварах, пестрых жилетках и греческих фесках, с ног до головы увешанные кинжалами и револьверами. Редакции ежедневных листков судили баснословные деньги любому, кто проникнет в эллинг с фотокамерой или хотя бы прольет свет на имя неведомого "заказчика".