В поисках своей планеты
Шрифт:
– Черт побери, так мало яиц несут куры! Что ж, отдам всех под нож, раз не хотят, – говорила она сама себе.
– Мама, Сима к нам пришла, она ранена, ее рана кровоточит! – сказал он на одном дыхании взволнованно.
– Как это ранена?.. Что с ней случилось, что ты несешь опять невнятное?
Не дождавшись его ответа, она быстро, насколько ей позволяли крупное тело и опухшие ноги, побежала к племяннице.
– Что, доченька, милая, что, родная, с тобой?! Покажи-ка тете, покажи!..
Когда она, добравшись до ее чуть опухшего колена, нажала на него пальцами, Сима громко
– Ой, больно!.. Тетя, осторожно… умоляю, ой, не могу!..
– А я думала, что же с ней такое случилось… Ты, как всегда, любишь поднять шум из-за каждой мелочи, а Абид тоже не может ничего, как следует, объяснить – легкая царапина и все. Сейчас сама йодом помажу, мазь положу и бинтом перевяжу, так что и к доктору не надо будет идти. И слезы, доченька, вытирай и перестань плакать.
Пока мать ходила за всем этим, Сима постепенно успокоилась и вытерла слезы, но не переставала ныть. Абид, у которого суп остался недоеденным, опять, стоя перед ней, не знал, что делать и не мог найти слов для ее утешения. Она, будто понимая его нелегкое положение, сказала с некоторой шаловливостью:
– Ладно, иди ешь свой обед, все равно от тебя мало будет помощи.
Сказав это, она хитро улыбнулась, от чего озарилось ее казавшееся до этого кислым лицо. Но, увидев тетю с маленьким флаконом йода, бинтом, каким-то тюбиком и ватой, она опять стала кричать:
– Ой, как болит… Ой, тетя, тетя, умираю, так больно…
Когда мать Абида слегка дотронулась ватой, пропитанной йодом, до ее колена, она так дернулась и отскочила, сильно покачнув стул, что чуть не упала вместе с ним на пол:
– О… а… не могу!., ой… как шипит… как больно… тетя… умоляю!., хватит!..
Мать, не обращая на ее мольбы внимания, продолжала обрабатывать неглубокие раны и, закончив это, положила мазь на них и перевязала бинтом.
Абид, который все это время следил в напряжении за происходящим, увидев, как мать закончила возиться с племянницей, понял, что наконец-то может доесть остывший суп. Мать снова ушла во двор, наказав ей посидеть какое-то время, не двигаясь, и пить горячий крепкий чай с шоколадными конфетами, которые она обычно держала в сундуке и вытаскивала их только тогда, когда для этого был какой-то особый повод.
Сима до конца не успокоилась: то снова ругала собаку, то жаловалась, что тетя безжалостно обожгла йодом ее колени, или, смеясь и плача, начинала петь какую-нибудь популярную песенку. Потом она опять начинала плакать и тут же вновь смеялась, рассказывая какой-нибудь смешной эпизод из жизни своей деревни, а за этим вновь с брезгливостью вспоминала малопривлекательные черты напугавшей ее собаки.
В тот день она покинула их дом в таком же состоянии – смеясь и плача одновременно. Узнав о случившемся, за Симой приехал отец на своей служебной машине и отвез ее домой. После того как Сима ушла, Абиду показалось, что она словно увезла с собой что-то очень приятное и теплое, чего в этом доме он, можно сказать, никогда не испытывал.
После этого дня он стал все время ждать прихода Симы и даже пытался уговорить мать съездить к ним в гости. Мать, с одной стороны, была не против, но каждый раз откладывала поездку:
–
Вскоре наступило лето, у Абида начались каникулы, и он совсем перестал выходить из дома, проводя все время в своей комнате за книгами. Иногда, беря в руки какую-нибудь из них, он начинал хвастаться сам перед собой и удивляться своей необычности:
– Кто в таком возрасте прочитал такие книги, которые теперь читаю я, и в таком количестве? Даже Заки отстает от меня.
Тут он вспоминал полунасмешливое и полупрезрительное отношение членов семьи к его стремлениям. И сверстники смеялись над ним, встречая его на улице, когда он, очень довольный собою, в очередной раз возвращался с книгами из библиотеки или книжного магазина. Несколько лет назад, когда он радостно нес домой только что купленные книги, встретил соседского мальчика, озорного и старшего на пару лет.
– Что это, а ну покажи-ка! – хотел тот посмотреть его книги.
Абид любил всегда демонстрировать их, будто этим подчеркивая свою важность и превосходство над другими. «Все меня за это должны уважать, ведь я так много знаю и когда-то стану известным ученым, все они тогда будут гордиться, что были знакомы со мной», – считал он.
Но тогда тот парень, выхватив у него одну из книг, издевательски засмеялся и бросил ее в лужу. Абид, потрясенный этим, заплакал.
– Что плачешь? Она так дорого стоит? – Парень поднял книгу из грязи и, вытерев ладонью заднюю сторону обложки, посмотрел цену.
– Рубль сорок? Не может быть, это, наверное, по старым деньгам, правда? А сейчас она стоит четырнадцать копеек?
В ответ Абид, втайне гордясь собой, сказал, что это новая книга и она стоит столько по новым деньгам. Он надеялся на то, что сосед, пожалев о своем поступке, постарается почистить книгу, извинится и поймет, каким важным делом занимается Абид. Но у того только удивленно расширились глаза от услышанного, а белки глаз стали такими выпуклыми, что напомнили Абиду куриные яйца, которые его мать каждый день искала в небольшом курятнике.
– За эти деньги сколько мороженого, сколько лимонада можно купить… Ты дурак, как у тебя рука на это поднялась? – И он вновь бросил книгу в лужу и начал втаптывать ее в грязь.
Как Абид ни пытался помешать ему, мальчик не отстал от книги, пока не успокоился. После его ухода, Абид, громко плача, вытащил книгу из грязи, и, найдя, по дороге маленькую дощечку, стал очищать ее.
Он продолжал посещать ближайшую библиотеку; каждый раз испытывал огромное удовольствие, бродя между книжными полками и читая название книг или листая их. Потом брал оттуда хотя бы пять-шесть книг и, получая всю дорогу удовольствие от осознания собственной непохожести на остальных, приносил все домой. Он также по-прежнему приобретал их в книжных магазинах, экономя деньги, выдаваемые родителями на карманные расходы. Абид успел к этому времени купить себе спортивную сумку, взяв на это деньги у отца, и носил теперь книги только в ней. К такому решению он пришел после того случая с соседским мальчишкой и больше никому не показывал их по пути.