В поисках своей планеты
Шрифт:
Волк слабел, но все еще не давал ни мне, ни собакам атаковать его сзади, продолжая удерживать свою исходную позицию, как бы упираясь спиной в холм. После моих очередных ударов у него сломалась еще одна лапа – теперь он держался только, можно сказать, на двух – и ему все труднее становилось защищаться. Мне было неприятно, даже отвратительно продолжать эту схватку, делавшую мне и собакам мало чести. Я все время думал о том, что, может, мне лучше оставить волка, взять собак и вернуться обратно в стадо. Но были ранены три собаки и разорван мой сапог, после этого вернуться к стаду и, признаться, что мы, то есть я и четыре собаки, не смогли одолеть одного волка, казалось постыдным и унизительным. Поэтому я не видел другого выхода, кроме того, как покончить с волком, и вернуться только после этого. Я начал бить волка еще сильнее и ничего уже не видел, кроме его изуродованного тела, слышал только
Мне было невыносимо смотреть, как они терзали и разрывали тело обессиленного волка. Теперь я бил его только по голове, по-прежнему под моей палкой трескались и хрустели его кости. Из пасти волка пошла смешанная с кровью пена. Теперь он не мог поднять головы и оказать хоть какое-то сопротивление собакам, которые, воодушевляясь этим еще больше, уже без страха раздирали его тело. Я увидел, что у волка распорот живот и видны кишки, а собаки, вцепившись в них, с остервенением рычали. Я бросился к собакам, отгоняя их от останков волка, поскольку не мог смотреть на эту жуткую сцену. Потом, отбросив окровавленную палку, начал думать о том, что же унести мне с этого поля боя, а что оставить?
Только теперь, подойдя к раненым собакам поближе, я заметил, что одна из них уже издохла. А вторая была тяжело ранена и хоть больше не истекала кровью, было понятно, что она потеряла ее много и сильно ослабла. Я мог унести или труп волка, или же павшей собаки. За волка, как мне говорили, заплатили бы двадцать пять рублей, а за собаку ничего. Я и сам тоже мог бы убитым, если бы он изловчился поточнее напасть на меня, решил бы вначале расправиться со мной, а не с собаками. Если бы я умер здесь, как эта собака, то никто из моих близких родственников не получил бы за меня ни гроша. Меня, оплакав, похоронили бы. Но если бы волк повредил одну из овец, за нее я должен был бы заплатить самое малое пятьдесят рублей или же отдать взамен свою. Меньше всего ценилась наша жизнь – моя и собак, служащих людям. Я, сняв ремень, обернул его вокруг трупа погибшей собаки, затянул его под передними лапами и потащил ее к стаду.
Дорога предстояла длинная, поэтому я решил бросить здесь же недалеко от убитого волка палку, чтобы она не стала для меня лишним грузом. К тому же она была вся запачкана кровью, к которой прилипли еще кусочки волчьей туши и мозгов, и внушала мне отвращение и брезгливость. Собаки отправились за мной. Мы шли к месту, где остановилось стадо, очень долго, потому что тяжело раненная собака двигалась с трудом, а другая прихрамывала, из-за этого приходилось идти медленно. Только к вечеру мы добрались до нашего лагеря. Мой напарник, увидев убитую и раненых собак, мою окровавленную одежду, поспешил к нам. Увидев, что на мне нет ни царапины, только слегка разорван сапог, пастух успокоился и стал заботиться о собаках.
– И где же труп волка? – спросил он, когда я с большой неохотой рассказал ему о случившемся.
– Я мог взять или собаку, или волка… Решил взять собаку, – ответил я неохотно.
– И оставил там двадцать пять рублей? – удивился пастух.
– Ступай сам и возьми волка, если хочешь заработать двадцать пять рублей. Мне они не нужны, – ответил я.
– Хорошо, я хоть куплю себе пару хороших хромовых сапог. Тебе нужно отдыхать, а я пойду за шкурой завтра, рано утром, когда придет сменщик, – решил тот.
Но наутро, как я позже узнал, он не обнаружил на том месте, где мы бились с волком, его труп. Он увидел там только следы битвы: подсохшие лужи крови, клочья волчьей и собачьей шерсти, кусочки внутренностей волка. Нашел он там и мою палку и хотел было хоть это взять себе в качестве добычи, раз я от нее отказался, но столько на ней сидело мух и до того она была испачканная, клейкая, что он побрезговал взять ее в руки. Словом, ему пришлось вернуться с пустыми руками. Что же стало с трупом волка? Вряд ли он мог воскреснуть после вчерашней гибели на поле боя и уйти оттуда. Может, его останки растащили коршуны, которых здесь много. Но если бы это были коршуны, то какой-то след после них должен был остаться, они же, обычно, жрут труп на том месте, где он лежит, а кости они бы не унесли. И еще мне показалось, по рассказу другого пастуха, что это было скорее всего дело человеческих рук. Ведь валяющиеся под ногами двадцать пять рублей мало кто не подберет, если увидит. Останки волка, думаю, подобрал после нас кто-то случайный – ведь эти места безлюдные, туда мало кто забредает, кроме пастухов.
Через несколько дней умерла другая тяжело раненая собака, и ее мы также захоронили, как и первую. Пятнистая собака вообще не пострадала, а еще одна тоже уцелела, осталась только хромой, из-за чего бедняжке пришлось уйти из стада. Ее увел один из хозяев и, наверно, отдал в цех заготовки кожи, а, может, выгнал, а она наверняка стала после этого бродяжничать и сдохла от морозов или голода. Но пятнистая еще долго служила у нас в стаде и сдохла года два назад своей смертью.
Вот что означает свобода для волка и для собаки. Для волка это вся жизнь, все, что у него есть и что ему необходимо, чтобы жить. Но для собаки, когда ее отпускают на волю, это трагедия, невыносимое, тяжелое существование. Оказавшись в таком положении, собака может напасть на кур или гусей, но никогда не нападет на стадо. Если и нападет на овец, то на тех, что содержатся отдельно, во дворах.
Больше волки не появлялись вблизи стада. В наших краях их осталось совсем мало. Их истребляют, чтобы заработать двадцать пять рублей… Но самое интересное произошло потом, через некоторое время после сражения с волком. Вернувшись домой, я несколько дней никуда не выходил. Картины этой бесславной битвы не оставляли меня, сколько бы я ни прогонял их от себя, как ни старался забыть о них. Но чем я больше сидел дома, тем больше тосковал, поэтому вновь отправился пасти стадо. А люди, услышав о двух убитых и одной раненой собаке, не говоря уж обо мне, сочинили в те дни, когда я сидел дома, легенду: будто я с четырьмя собаками устоял против целой стаи волков, которых было около двадцати, и в конце концов мы всех их победили, хоть и сами понесли тяжелые потери. И будто я был тяжело ранен, и врачи с трудом спасли меня. Эту легенду сочинили, конечно, сами пастухи, которые не хотели признаться в потере своих хваленых «волкодавов» в поединке с одним-единственным волком. Поэтому они и преувеличили число хищников. А дальше все пошло по нарастающей, и число волков стали преувеличивать люди, которые пересказывали друг другу историю об этой дотоле невиданной, неслыханной битве. Вначале я старался рассказать людям правду, чтобы развенчать эту выдумку, но все мои старания оказались тщетными. Я понял, что людей интересовал не я, а тот герой, который повел собак против целой стаи волков и победил. Люди ищут героя, и, когда находят, не хотят расстаться с ним и удерживают во что бы то ни стало. А о шкурах волков никто не говорил, ведь это было бы хорошим заработком: двадцать волчьих шкур по двадцать пять рублей – целых пять сотен.
Когда пастух закончил свой длинный рассказ, было уже совсем темно. Продолжая сидеть у костра, оба они какое-то время молчали; Абид был под впечатлением только что услышанного и, не отрывая взгляд от костра, о чем-то очень глубоко задумался.
– А эту «кровать», на которую ты взобрался, пастухи построили после того случая с волком, боясь повторного нападения. Но я думаю напрасно – волки давно здесь больше не водятся. Ночью на нем спят все, кто находится у стада… Кроме меня. Я предпочитаю спать на земле – летом на траве, а зимой стелю себе овечьи шкуры и укрываюсь тулупом. Я издали увидел, как ты лез на дерево, и подумал, что это мой сменщик хочет немного отдохнуть, перед тем как принять смену. Меня должны сменить завтра, рано утром, как это обычно делается, но мой брат тяжело заболел и попросил, чтобы я навестил его. И через отца, когда он приносил еду, я попросил передать другим пастухам, чтобы кто-нибудь из них сменил меня. Если сегодня, пусть даже поздно, я не пойду к брату, будет плохо, потому что он может умереть, не дожив до утра… Я знаю немало таких случаев. Однажды самый близкий друг моего отца, когда лежал при смерти, попросил навестить его. Было уже поздно, поэтому отец решил отправиться к нему на следующее утро, но друг не дождался его и скончался на рассвете. Отец все время жалел, что не пошел к нему сразу же. Теперь то же самое с моим братом, поэтому я тороплюсь навестить его. Так почему же до сих пор никого нет?
Пастух снова включил фонарь: тонкий луч света пронзил густую ночную темноту. Но опять никого не было видно.
– Я ведь просил отца передать мою просьбу всем сменщикам, чтобы кто-нибудь пришел, – огорченно покачал головой пастух.
Через несколько минут они все-таки заметили свет фонаря, двигавшийся в их сторону. Действительно, это был другой пастух, он приехал на лошади сменить своего напарника. Обменявшись с ним несколькими фразами, пастух поторопился домой, быстро собрав свой скарб в торбу. Абид отправился с ним вместе, потому что оставаться здесь он больше не хотел, тем более с другим пастухом, лицо которого показалось ему недобрым.