В поисках священного. Паломничество по святым землям

Джароу Рик

На вокзале в Ховрахе стены были заклеены объявлениями с предложениями чудесных исцелений и легальных недорогих абортов – всего семьдесят пять рупий, что равняется примерно восьми долларам. Мимо прошла одна из монашек ордена Матери Терезы, одетая в чистый белый костюм. Ее вид вызвал в моей памяти воспоминания о Матери Терезе, с суровым лицом принимавшей новых членов в свой орден в Бронксе. «Любовь реальна только там, где есть боль», – говорила она.

Я прогулялся по станции. Боль и страдания были повсюду. И не только здесь: если сравнивать Калькутту с другим местом, то город этот более всего похож на южные районы Бронкса, в котом мусор горит на улицах прямо на фоне величественной Эмпайр

Стейт Билдинг. Но дома этого как-то не замечаешь. Чувства твои немного притупляются, и часть реального мира становится незаметной. А здесь было слишком много людей и слишком мало места. Когда я был в Калькутте, на улице стояла адская жара. На перроне толпились бедняки и калеки. У кого-то не было рук, у кого-то были изуродованы лица. Казалось, здесь воцарилась неутолимая жажда. Здесь никому не удалось бы отстраниться от этой ужасной картины, посчитав ее «всего лишь уделом отдельных душ», «обстоятельствами сна» или «неизбежным опытом земного существования». Нет такого человека, который бы не боялся абсолютного голода или абсолютной утраты.

Рамнатхапур

Я питал глубокую надежду получить даршан самого Прахлада Чандры Брахмакари – седовласого гуру с лицом ангела, который служил Божественной Матери и имел обыкновение указывать пальцем в самые вершины неба, намекая на то, что «Единственный» существует над всеми различиями, выше смерти и страдания. Однако его не было на месте – он отправился в деревушку, где когда-то родился. Но мне удалось встретиться с одним из его учеников – длинноволосым садху с гладким загорелым лицом. Он провел меня в ашрам.

Все утро он провел за украшением образа Кали, установленного в небольшом храме снаружи: он покрывал ее лик массой, сделанной на основе сандалового дерева, совершал всевозможные подношения, пел мантры, кланялся, поднимался и снова падал ниц. Он сидел рядом с алтарем и накручивал вокруг пальца свою священную браминскую веревочку, дополняя все это сложными мудрами. Затем он брал веревочку указательным и большим пальцами, окунал ее в свой акман, чашу с водой, и подносил к различным частям тела. В таких чашах содержится вода, используемая для очищения тела перед совершением ритуала или молитвы.

Завершив ритуал, он сел на паперти в тени раскидистого тропического дерева. Он всем своим видом создавал впечатление человека открытого и добродушного, и я смело подошел к нему и спросил: «Кто такая Кали?»

После недолгого колебания, садху ответил: «Только святой может сказать об этом… – но, все же, продолжил сам: – У Маха Кали десять рук для десяти карм. Существует Кали с четырьмя руками, а у Дурги их только две. Люди боятся поклоняться ей, но еще больше они боятся не поклоняться ей».

Раз в году, во время полнолуния, в Калькутте забивают целое стадо черных козлов в качестве жертвоприношения кровожадной, ненасытной богине. Мясо, как правило, отдают представителям низших каст в качестве ее прасада. Ее кровожадная сущность была «воспета» бандами «тагов», именно от этого слова происходит английское dare-devil – «сорвиголова, головорез». Эти разбойники ловили беззащитных путников и приносили в жертву богине.

Но были и другие, кому удалось переломить эту кровавую традицию. Например, Рам Прасад проповедовал свободное выражение любви, обыгрывал жизнь и смерть, и был свободен от эго, «Я». Они полностью осознали тьму и ужас. Их эго сгорело дотла.

Конкретно этот ашрам Кали олицетворял собой полнейшее спокойствие на фоне живой атмосферы зеленых тропиков. Все утро сюда шли жители близлежащих деревень, чтобы ударить в колокол храма. Они приносили с собой фрукты, цветы и мешки с рисом. Здесь воцарилось бездействие, и никто даже не пытался подумать о том, что происходит во внешнем мире. В конце концов, как объяснил мне мой новоявленный друг-садху, «Она – это все».

Мы пошли дальше за ашрам, минуя рисовые угодья, на которых лежали джутовые мешки: на них высушивалась рисовая шелуха. В полях стояли горбатые коровы, лениво жующие траву. Мы вышли на главную дорогу, и я попрощался с этим милосердным садху, который посадил меня на автобус до города.

Солнце заходило за Бенгалию. Автобус ехал мимо лачуг с покрытыми тростником крышами, а в полях виднелись фигурки людей, сидевших в самодельных туалетах. Эти деревушки были построены для того, чтобы обеспечивать относительную сырьевую независимость: здесь хранилось зерно на трудные времена. Англичане, однако, разорили их. Даже в самые голодные времена они увозили здешние запасы в Англию.

Если закончится бумага, прекратится поток топлива, если подшипниковые фабрики закроются, начнется настоящий хаос. Но здесь, среди рисовых полей, кокосовых пальм и храмов, жизнь будет продолжать свое биение, словно подземный источник.

Дакшинешвар

После посещения Набадвипа, места рождения Чайтаньи, я отправился в храм Кали в Дакхинешвар, в котором пребывал Шри Рамакришна, проявляя все признаки Махабхавы, высшей экстатической любви к Богу.

Храм находится на территории крупного комплекса, в котором всегда полно паломников. Одной стороной комплекс обращен к Ганге, на берегу которой располагается двенадцать храмов Шивы, в каждом из которых находится лингам. Главный вход в комплекс обращен к гхату, на котором можно приобрести цветочные венки для подношения божеству. Внутри находится небольшой храм Радхи-Кришны, а возвышается над всем этим храм Маха-Кали, Божественной Матери, которой и служил Рамакришна, посвятив этому всю свою жизнь.

Воды Ганги, медленно текущие к своему завершению в заливе, были смешаны с грязью и шламом. Стоило один раз искупаться, чтобы ощутить на себе тяжелую пульсирующую ауру. Было трудно понять, что перевешивает: ощущение очищения или риск заболевания, вызванного этими нечистотами. Но даже после того, как тело твое покрывалось засохшей пленкой, было трудно думать о чем-то еще, кроме Бога и Бога-человека.

Комната Рамакришны была проста и пуста. Здесь сохранилась кровать, на которой он сидел, общаясь с учениками. На стенах висели изображения его и Шарада-деви, его жены, которой он поклонялся, почитая ее так же, как Божественную Мать. Были также изображения главных учеников, продолживших его миссию. И хотя в комнате было много людей, атмосфера была легкой, разреженной.

На полу в позе лотоса в глубокой медитации сидели представительные люди в белых рубашках и строгих брюках. Я сел рядом с ними. Они были совершенно спокойны, и казалось, могут оставаться в таком положении часами. Здесь ощущалась атмосфера совершенной потусторонности, точно такая, как в присутствии Ананды Майи Ма.

Здесь воедино сливались утонченность и ужас Матери, вызывая труднопреодолимое желание соблюдать садхану и вести жизнь, полную любви. В комнате явственно ощущалось присутствие Мастера. Бесконечные формы воплощенного существа – полуобнаженное тело, намазанное пеплом, соборы и гроты, поклонение во Вриндаване и не-служение медитирующих буддистов и йогов – все это было детищем Матери. Она давала каждому по потребностям его, заполняя собой пространство, словно воды Ганги. Она была Матерью всего сущего, и в то же время не имела образа, была бесформенной тишиной, цветением абсолютной любви. Была она и страхом, эротикой, несдержанной многорукой богиней, сжимающей свои орудия в безумном танце: