В поисках священного. Паломничество по святым землям
Шрифт:
Тируваннамалаи
Ашрам
Здесь растворяется иллюзорность любой деятельности, а вместо мыслей возникает один-единственный вопрос: кто этот некто, который думает? И вопрос этот подводит тебя на грань подлинного желания. Брахма-Викара, или вопрошание самого себя, было методом, используемым Махарши для распутывания нитей реактивного мышления. И Махарши оставался неподвижным, как гора, но открытым абсолютно для всего.
Ночь я провел в ашраме, а днем изображал паломника, посещая святыни Раманашрама, мандир Дурги через дорогу от ашрама и малоизвестную могилу исламского святого Хаджи, находящуюся на окраине города. После обеда, проделав непростой горный переход, я оказался у резных стен храма Аруначала-Ишвара. В лучах послеобеденного солнца стены казались небесно-голубыми, их арки были устремлены вверх, словно трезубец Шивы-Вседержителя. Внутри комплекса стояли небольшие храмы детей Шивы – Ганеши и Картикеи. В полумраке коридоров внутри храма стояли лингамы Шивы. Пустота, погруженная во тьму, пробуждала первобытное сознание, которому становилось доступно изначальное значение лингамов.
Храм Аруначала-Ишвара, его внутреннее убранство, Тируваннамалаи
В центре располагался самый высокий из них, и вокруг него ходили священники и паломники, возлагая огни и цветочные венки. Звон колокольчиков и шорох шагов эхом разносились по окружающему пространству.
Покинув храм, я безуспешно пытался спросить дорогу, пока компания детишек не привела меня к дверям небольшого коттеджа на одной из прилегающих к храму дорожек. Я был смущен и не хотел стучать, но дети стали кричать «Рам, Рам!».
Дверь открыл человек, в котором я сразу же распознал йога – по тюрбану из тряпья, обмотанного вокруг головы. Он выглядел моложе, чем на фотографиях, а голос его звучал высоко и благозвучно. Он проводил меня в дом с улыбкой. «Садись прямо здесь», – он указал мне место. Я сел. Он зажег свечу и поставил ее прямо передо мной. Затем вернулся в свое кресло. Впрочем, то, что поначалу я принял за кресло, оказалось просто большой стопкой старых газет. В комнате было темно, но я все же заметил, что пол почти по колено завален старыми газетами. По комнате бесшумно ходила собака, размахивая коричневым хвостом. Йог Рамшураткумар, тайный святой Тируваннамалаи, сидел, помахивая веером. Я, конечно, заблаговременно отослал ему телеграмму, сообщая о своем визите, и все же был поражен, что эта встреча состоялась. Внезапно во всем городе погас свет, и мы остались наедине, освещаемые светом небольшой свечи.
Йог зажег еще одну свечу, на этот раз рядом с собой. Сидя на троне из газет, он был похож на бога Брахму. С каждым взмахом его веера до меня, вместе с прохладным воздухом, доносились волны его энергии. Ощущение это было слишком сильным, и мои натренированные поза и спокойствие пошатнулись. Я хотел предстать перед ним в качестве истинного искателя, садху с Запада, знающего индийский путь. Но вместо этого перед взором моим предстала вся моя жизнь, со всеми ее конфликтами и хитросплетениями. С каждым взмахом веера росло новое чувство, полное раздражения и отчаяния. Я изо всех сил пытался держать себя в руках, но это оказалось выше моих сил.
Меня разрывало между потоком божественных переживаний и безмолвной пропастью медитации. Эти два опыта были взаимоисключающими, и я не мог сделать выбор между ними. Каждое движение веера в его руке только сильнее разжигало пламя раздражения.
Затем Свами резко прекратил размахивать веером и спросил, как меня зовут. За время жизни у меня накопилось много имен, и я спросил, какое именно его интересует. Он спросил их все, записал на оборотной стороне конверта и уточнил правильность написания. Он глазел на конверт в кромешной тьме. Мне было жутко интересно, что он задумал, но я не посмел спрашивать его. Он снова замахал веером, и мне стало еще больше не по себе от этого. Так продолжалось еще минут десять, а потом я услышал его слова.
– Так… и что этот нищий может сделать для тебя? – Он всегда называл себя «этот нищий», и в общем-то, вполне соответствовал этому образу. На нем были лохмотья, на лице топорщилась длинная седая борода. Но кожа была гладкой, глаза сияли и все тело излучало сильную энергетику. К этому моменту я готов был взорваться. Я потерял самообладание, и слова сами слетели с моих уст:
– Свами, прошу тебя, залечи эту рану!
Йог засмеялся.
– Люди думают, что этот нищий умеет залечивать раны! – он смеялся, и его звонкий голос эхом отражался от стен пустой комнаты. Потом повисла тишина. Мне еще никогда не было так дискомфортно. Я попытался принять уверенную позу, выпрямить спину. Я просто не мог позволить себе тратить время этого великого махатмы на эмоциональные излияния. И продолжал смотреть на него: он безмятежно восседал на кургане из газет, спокойно помахивая веером.
Сзади в комнату вошел ученик с подношениями для Свами. Гуру говорил с ним на тамильском. Ученик вышел, но вскоре вернулся с двумя чашками молока и миской. Одну чашку он поставил передо мной, а другую – вместе с миской – рядом с йогом. Тот знаком дал мне понять, чтобы я пил, а сам налил молока в миску для собаки, которая тут же подбежала и стала жадно лакать его. Собаку звали «Саи Баба». Допив молоко, «Саи Баба» бросился ко мне и улегся в ногах, оставаясь там до тех пор, пока я не ушел.
Я запомнил смех йога и слова «Люди думают…»
– Честно говоря, Свами, я ни во что не верю, – сказал я.
Услышав это, он вскинул руки к потолку и воскликнул:
– Господи, Боже мой! – и снова тишина.
В городе опять зажгли свет, и я лучше мог разглядеть комнату. Она выглядела контуженной. Повсюду были разбросаны обрывки газет и какой-то мелкодисперсный мусор. Стены осыпались. Рядом с йогом лежало множество атрибутов культа. Горы окурков, монеты, клочки бумаги, кружки, веера и многие другие загадочные предметы, о предназначении которых оставалось лишь догадываться.