В поисках священного. Паломничество по святым землям
Шрифт:
Свами Джнанананда
Я кое-как перенес поездку на автобусе через горы, и затем шел пешком. В какой-то момент я вышел на знакомую грязную тропу, которая вела в сторону Барлоу Гандж. В этом месте горы резко вырастали, врезаясь вершинами прямо в небо. Стены гор не впускали сюда солнечное тепло, поэтому воздух всегда оставался здесь прохладным. С каждым шагом все дальше уносилось тарахтение автобуса. Здесь, в Гималаях, происходило обновление.
Сейчас я полностью узнал этот район, и сердце мое забилось в неописуемой радости. Интересно, был ли Свами все еще здесь, или отправился в очередное путешествие на самую вершину? За последним поворотом, прямо у водопада, стоял заброшенный перегонный завод, построенный еще британцами – они варили здесь пиво, используя в качестве источника энергии
Безмолвным жестом он пригласил меня в небольшой кутир с обратной стороны дома, где мы и сели. Ясный и невозмутимый, он взял цветочный венок, который собственными руками сделал в качестве подношения. Он медленно и аккуратно положил его, оставаясь сидеть в позе лотоса на циновке из соснового лапника. Выгоревшее оранжевое дхоти мягко спадало на землю. Все здесь было, как прежде. Пять лет пролетели, словно минута. Ничуть не изменился и он сам – голос и внешность остались прежними и даже его одежды я отчетливо вспомнил. Так внезапно из моей памяти, из моего опыта исчезли пять лет жизни. Здесь, в прохладе Гималаев, не было времени. Казалось, что его белая кожа и седые волосы сливались с воздухом. Свами заговорил: «Хорошо, что пришел. Я тут сидел и следовал своей садхане». Он засмеялся и вернулся к ритуалу. Было тихо, деревья и горы укрывали нас от солнца. Мы еще некоторое время сидели, а потом Свами отправил меня умыться и отдохнуть.
После обеда, чувствуя прилив сил и необъяснимую легкость, я направился по мощеной деревом дорожке прямиком к его хижине – она располагалась на резком горном возвышении, покрытая листвой. Каменная тропка вела ко входу, а крыша удерживалась двумя шестами. Вокруг хижины росли удивительной красоты дикие цветы, напоминавшие чем-то фиалки. За цветочной лужайкой возвышалась небольшая поляна, над которой была растянута веревка для сушки одежды, и еще организовано место для мытья котлов и прочей утвари. Чуть дальше зияла хаван кунд – симметричная яма, в которой разжигались ритуальные костры. Примерно в тридцати футах от хижины располагался круглый кутир, сделанный полностью из сена и коровьего навоза.
У Свами был гость – молодой индиец, пришедший за даршаном. Он жестом пригласил меня войти и сесть рядом. Свами спросил его, как долго тот мог пребывать в позе лотоса. Молодой человек, одетый на европейский манер, скрестил ноги и выпрямил спину.
– Никто не может просидеть в таком положении больше одного часа, если только ему не удалось это сделать в прошлой жизни, – сказал Свами. Он приободрил юношу, сказал, что тому следует продолжать медитировать. – Мой гуру сказал однажды, что само желание медитировать – уже благословение Господа.
Свами продолжал говорить.
– Кроме медитации необходимо также и бхакти. Это важно… но откуда оно приходит? – В хижине повисла тишина. – Оно дается от рождения! Именно поэтому, – выразительно продолжал он, – йоги никогда не стремятся научить кого-то. Только тот, у кого есть самкара (потаенные воспоминания о прошлых жизнях), тот умеет слушать. Такие люди появляются сами по себе.
Когда гость ушел, Свами приготовил еду, которую мы вместе и съели, сидя в кутире, пережившим три дождливых сезона. Свами спросил, чем я занимался эти пять лет, и я рассказал ему о многочисленных учителях йоги, о целителях и о своем паломничестве. Он был весьма удивлен, но вообще-то в атмосфере сильно разреженного горного воздуха все это звучало довольно мелочно. Еда не изменилась с тех пор, как я здесь был: легкая смесь риса и дала [29] , посыпанная сладкой мукой, и немного овощей.
29
Бобы, чечевица или горох.
Закончив трапезу, мы прибрались и остались в кутире. Свами сидел, прислонившись к стене, и непрерывно говорил, изящно жестикулируя подобно дирижеру.
– Не вступай ни в какие организации. Разумеется, работать с людьми можно, но оставайся при этом свободным. – Возникла недолгая пауза, тишина повисла в прохладном воздухе. – Есть несколько главных принципов, которым должен следовать каждый, кто хочет прожить духовную жизнь. Если решаешься на это, то решайся целиком, безусловно. Иначе ты снова можешь вернуться в мир. – Свами сидел так легко, словно парил в воздухе. Он казался таким легким, что его могло сдуть ветром. Но при этом оставался твердым, непоколебимым. – Всегда оставайся свободным. Живи реальностью, не знающей времени. Не обременяй себя имуществом, никогда не работай для заработка.
– Но, Свами, – перебил я, – ты же должен понимать, как устроено западное общество. Для монахов там нет бесплатных столовых. Каждый должен что-то делать.
Свами некоторое время молчал.
…Я встретил его впервые несколько лет назад в этих же горах. Тогда я ощутил бесконечную близость с этим человеком и думал остаться с ним в горах. Но каким-то образом я знал, что мне следует спуститься вниз и вернуться к своей жизни, и он знал это не хуже меня. Однако во время медитаций я мог закрыть глаза и ощутить присутствие его хижины, словно был там наяву.
Свами Джанананда бродил по горам, словно лев. Он был очень кроток и миролюбив, все сущее было его друзьями. Он был свободен. Торговцы и жители холмов приветственно махали ему руками. Ему салютовали и садху, хотя он даже не был индусом!
Он родился в швейцарских горах и в довольно юном возрасте посетил шоу одного провидца. Тот доставал из шляпы имена пришедших к нему людей и предсказывал им будущее. Вытащив карточку с именем Свами, он встал, подошел к столу, за которым сидел мальчишка, и сказал: «Я одно тебе скажу: очень скоро твоя жизнь резко изменится». Вскоре после этого будущий свами наткнулся на работы Парамахансы Йогананды. Прочитав их, он написал в Калькутту, где располагался ашрам, о том, как глубоко потрясло его это учение, и он чувствует, что должен узнать его из первых уст. Прошло еще немного времени, и он отправился в Индию, не взяв с собой ничего, кроме одежды и зонта, одолженного ему одним близким другом. Однако, добравшись до Индии, он отправил зонт по почте обратно. Тем временем его мать, обеспокоенная отъездом сына, написала письмо доктору Карлу Юнгу с просьбой помочь справиться с ситуацией. Юнг ответил, что ей не о чем беспокоиться – это естественная, временная фаза в развитии. Свами так и не вернулся…
Мы сидели до обеда. Ветер взъерошивал полевые цветы и травы, мы чувствовали себя в колыбели мирной гималайской стихии. Даже в периоды весенне-летнего таяния Гималаи сохраняли хладнокровное спокойствие. И это естественно, ведь горы эти были Шивой, пребывающим в медитативной позе.
– Все ритуалы принадлежат внешнему миру, – объяснял Свами. – Бог, пуджа и тому подобное… во внутреннем мире всегда тишина. Может, медитация и не подарит тебе сверхъестественного опыта, но она приведет тебя в состояние тотальной восприимчивости и открытости, в которых только и возможен поток интуиции. Где-то неделю назад сюда приходил мальчишка. Он был очень проницательным, его отец – служитель культа. Он сказал мне: «Свами, каждый пытается кем-то стать…» – Свами заглянул мне в глаза и продолжил, понизив тон: – И я говорю тебе: будь никем, отбрось все тела – физическое, астральное, каузальное, пока не останешься полностью один.
Позднее, уже в хижине, Свами спросил меня об академии Браджа. Я долго восхвалял этот очаг знания, построенный по образу и подобию платоновской академии, рассказывал о планах возрождения наследия Браджа, о воссоздании собраний древних рукописей и предметов искусства.
Свами залился звонким смехом.
– Стоит ли строить то, что так и норовит разрушиться? – Он долго, но совершенно беззлобно, смеялся. – Организация ведет к дезорганизации. Это не значит, что я против всего этого, но для йога любую внешнюю работу лучше совершать внутри. Шрипад Бабаджи – великий махатма. Он мог бы сидеть в какой-нибудь пещере. Ему нет нужды ни в каких академиях. Это просто его лила.