В поисках утраченной близости
Шрифт:
– Вам известно, были ли знакомы Белецкий и Аксенов?
– Да, известно. Были, – поспешно сообщила я, но тут же осеклась. Сейчас он спросит: а от кого известно? Придется назвать имя Стива и впутать его в эту непонятную, но однозначно темную историю. Однако в следующую минуту меня осенило: – От Ирины Сергеевны Ермаковой, моей тетки! Она сейчас в больнице находится.
– Была ли Аксенова Дарья Эдвардовна знакома с Белецким? – продолжал Коржев.
– Даша? Не знаю. Думаю, нет. Я редко бываю на даче. И вообще, я собиралась продавать ее. И у Даши нет времени ездить сюда. Она очень занятой человек – хозяйка ветеринарной клиники
– А как вы объясните тот факт, что сегодня около двенадцати часов дня Аксенова приехала на дачу?
– Да… Она хотела переговорить с мужем, Владимиром Аксеновым, который жил здесь в последние несколько дней, и еще…
– Вы не могли бы уточнить, о чем именно собирались переговорить супруги Аксеновы?
– Нет, не могу. Это их семейные дела… Да вы у нее самой спросите!
– Это невозможно. Дело в том, что Аксенова погибла.
– Что?.. Повторите! Что вы сказали?!
– Сегодня Аксенову нашли мертвой на крыльце дома, принадлежащего вам.
– Нашли? Кто же нашел?
– Белецкий. Это он позвонил в милицию.
– А как он попал сюда?
– Уверяет, что ключи от дачи получил от Владимира Аксенова. У них какой-то совместный бизнес намечался…
– А где… где же Вова?
Коржев лишь мрачно усмехнулся:
– Очень интересный вопрос…
…Дашка лежала на носилках, покрытая брезентовой тканью цвета хаки. Цвет хаки и носилки рождали ассоциации с фронтом – с передовой. Дашка погибла. Но не на поле боя, защищая родину… В порыве ненависти, пошлой зависти, слепой злобы ее столкнул с крыльца человек, которого почти двадцать лет Дашка называла своим мужем.
Двадцать лет… Они поженились рано, кажется на втором или третьем курсе. Дашка была горда и счастлива: вся ее сознательная жизнь прошла вдвоем с мамой, а теперь у нее как у людей – семья, муж… Она не знала еще, что за семью, вожделенную с детства, придется бороться не на жизнь, а на смерть. Лучшие годы Дашка отдала этой напряженной борьбе.
С первого года их совместной жизни Вова неустанно ссорился с тетей Ирой и с коллегами по работе, ввязывался в сомнительные коммерческие предприятия, отчаивался, опускался, болел и показно сбегал в свой Крыжополь. Видно, он давно догадался, что семья у Дашки слабое место, и бессовестно пользовался этим – вел себя так, как хотел.
Дашка, гордая и даже в некотором смысле своенравная, безропотно терпела Бовины фокусы целых девятнадцать лет. Кто бы мог подумать, что на двадцатом году брака ей надоест терпеть?! Многое Дашка была готова простить своему мужу, но вот несправедливость… На каком основании он лезет в наши внутрисемейные дела? Требует, чтоб я отказалась от дачи?! Да еще третирует ее мать!
Сегодня она приехала в Холщево с намерением высказать Вове в глаза всю правду. Буквально: не видать тебе ни пяди земли! И вот погибла, защищая родную землю. И лежит теперь на носилках, красивая и молодая. При жизни я как-то не замечала ее красоты. А ведь она красива, моя сестра Дарья: большие темные глаза, по-детски пухлые губы, нежный румянец во всю щеку – ну прямо как у десятилетней Танюшки.
Сколько ей было? Тридцать восемь? В сущности, это совсем немного… Но это ее последняя цифра. Другой не будет. Дашка умерла. Погибла! Девочки останутся без матери. Без матери и без отца. В один день, в одну секунду. Они вдруг все разом предстали передо мной: Женя, Танечка, тетя Ира, осиротевшие, никому не нужные. О, я с готовностью сделаю для них все, но кто заменит им Дашу? Никто. Она ушла безвозвратно. Только сейчас я до конца осознала необратимость случившегося.
Даша, Даша! Прости меня… Живые всегда виноваты перед мертвыми. Виноваты уже тем, что они живы. А ты, ты вообще погибла из-за меня! Какая страшная, нелепая смерть. Упала с крыльца, ударилась виском. Вова толкнул тебя – не сдержал злой досады. Не поверил, что ты можешь протестовать… О, какая трагедия!
– Вы узнаете ее? Это Аксенова? Аксенова Дарья Эдвардовна? – как из тумана донесся до меня голос капитана Коржева.
– Аксенова Дарья Эдвардовна, – машинально повторила за ним я и вдруг заплакала.
Глава 16
Распоряжаться похоронами предстояло мне.
Не верьте, если вам скажут: теперь это очень просто. Вызовите, дескать, агента, заплатите ему и в назначенный день подъезжайте к моргу проститься с покойным.
Это так. Но это не так! При любом уровне сервиса похоронить человека очень, очень трудное дело!
Особенно тяжело было хоронить Дашку – молодую женщину, мою ровесницу и сестру, мать двоих еще не взрослых детей.
Я помнила ее с раннего детства темноволосой девочкой с красными бантиками, крепкой, настойчивой, смышленой, умеющей постоять за себя. Я оказывалась слабее. Мы ссорились – я Дашку не любила. Теперь понятно: я не любила в ней сильного, неуступчивого человека, натуру непреклонную и цельную. Даже в детских играх Дашка подавляла меня. Сначала подавляла, а потом слегка презирала. За несерьезную специальность, за чрезмерное увлечение тряпками и особенно косметикой, за то, что к тридцати семи годам я не имела детей, семьи, нормальной работы. И я, уже взрослая женщина, робела под ее тяжелым, неодобрительным взглядом. Робела, но ни за что не хотела признаваться себе в этой робости. И даже потихоньку придумывала, за что бы можно было начать презирать мою сестру.
Никто из нас не искал сближения, никто не хотел сделать первого шага навстречу. Но раз я осталась в живых, значит, во всем виновата я.
С этими невеселыми мыслями я заходила в Дашкину квартиру. Для похорон нужны были вещи: платье, туфли, белье, и я надеялась найти их в Дашкином гардеробе.
В квартире царила музейная атмосфера: сумрак, тишина, запертые окна, приспущенные шторы.
Вместо того чтобы сразу же приступить к ревизии Дашкиного гардероба, я прошла в гостиную и осторожно, точно боясь кого-то вспугнуть или потревожить, опустилась на угловой бархатный диванчик у тяжелой портьеры, пропахшей старым табаком.
Я любила эту комнату с детства. Плотно заставленная разнообразной мебелью, буфетами, сервантами, горками с посудой, статуэтками, вазочками с букетиками сухих цветов, этажерками и шкафами, набитыми книгами, альбомами, старыми фотографиями, географическими картами, коллекциями минералов, бабочек и монет, теткина гостиная представлялась мне в детстве сказочным музеем, полным неразгаданных тайн. Я чувствовала: за всеми этими многочисленными вещами и вещичками скрывается нечто таинственное, сокровенное, и если посидеть просто так, тихонечко и незаметно, то наверняка откроется что-то неведомое и удивительное. И пожалуй, не было на земле для меня места более загадочного, чем эта гостиная. Ведь даже в самом скрипе паркета тут слышалась какая-то глубокая тайна.