В Помпеях был праздник
Шрифт:
IV
СЫН СПОРИТ С ОТЦОМ
В этот день Антоний нарушил обычный порядок. Он ворвался к отцу утром, во время занятий, в сильнейшем возбуждении, с толстым свитком Лукреция в руках.
— Отец! — воскликнул Антоний. — Теперь я понял: мой любимый Лукреций полностью отрицает богов. Он совершенно отчетливо говорит, что не боги создали мир. Почему ты же не говорил об Этом раньше? Хотел бы я знать, согласен ли ты с ним.
— Когда Лукреций говорит о могуществе и силе человеческого мышления, — отвечал Манилий Тегет, — я с ним согласен. Но когда он отрицает влияние богов на мир, созданный вокруг нас, я с ним не согласен.
— Но ты послушай,
О человеческий род несчастный! Какие явления Мог он богам приписать и присвоить им гнев беспощадный! Сколько стенаний ему, сколько нам это язв причинило, Сколько доставило слез и детям нашим и внукам!
— Не поддавайся настроению этих стихов, Антоний. Жизнь состоит из радостей и горестей, которые неизменно чередуются. Естественно, что горести и муки вызывают у людей стенания, и человек обращается к богам за помощью, за советом. А если бы не было Этого, то, посуди сам, как жил бы человек, не имея опоры и надежды. Твой возлюбленный Тит Лукреций не всегда говорил то, что мы принимаем и во что верим.
— Но ты послушай, отец, он осмелился сказать такие слова, что, услышав их, жрец храма Аполлона предал бы его проклятью,
…Я дерзнул бы считать достоверным, Что не для нас и отнюдь не божественной волею создан Весь существующий мир…Вот какие слова говорит Лукреций…
— Видишь ли, — отвечал отец, — Лукреций спорит с теми, кто хотя и верят, что боги не вмешиваются в человеческую жизнь, но все же считают, что где-то в мировом пространстве существуют боги. Я отлично знаю, что великий порт был верен своей идее, будто счастье человечества требует уничтожения всякой религии. Ведь он был убежден в том, что религия несет с собой гнет и порабощение. Должен тебе сказать, что и веру в загробный мир, и боязнь ада поэт рассматривал как самое великое препятствие для счастливой жизни человека. Я все это знаю, но повторяю, что не являюсь сторонником этой мысли.
— А вот я поверил, отец, поэту, когда он говорит о том, что познание истинных законов природы освободит человека от суеверного страха. Ты ведь знаешь, Лукреций считает, что первых богов на земле создал страх… И как хороши вот эти его стихи… Послушай, отец!
У кого не сжимаются члены в испуге, Как содрогнется земля, опаленная страшным ударом Молньи, а небо кругом огласят громовые раскаты?.. И наконец, когда вся под ногами колеблется почва, Падают или грозят города потрясенные рухнуть; Что же тут странного в том, если так поколения смертных Уничтожают себя и всецело богам оставляют Чудные силы и власть управления всею вселенной?..— Однако согласись, Антоний, что тот человек, который в очень давние времена в испуге прислушивался к грохоту грома и присматривался к сверканию молний, тот бедный неискушенный человек… если бы он не поверил в бога, который должен его сберечь, охранить, помочь ему, то как бы он жил, несчастный? Страх раздавил бы его. Боюсь, что не было бы человечества, если бы в очень давние времена вера в богов не вела бы человека вперед по пути разума. Лукреций считает, что огонь — не дар неба, не дар богов, а явление, которое мы получаем при трении ветвей или в том случае, когда деревья воспламеняются молнией. Но если согласиться с ним, что огонь дан не богами, а случаем, то надо верить, что боги наделили человека разумом, который позволил ему понять природу и воспользоваться ее благами. Я согласен с мнением Лукреция о том, что человек постепенно познавал природу и постепенно разгадывал ее тайны, что позволило ему все лучше и лучше устраивать свою жизнь. Разумеется, что когда в руках человека была только палка, камень и вечный огонь костра — потому что погасить его значило лишиться самого большого блага, а зажечь костер было совсем не просто в те времена, — человек не мог создать себе то благополучие, каким владеем мы с тобой. Должно быть, в ту пору на всей земле не было построено ни одного здания, потому что нечем было добывать камень и никому в голову не пришло, что залежи мрамора или базальта могут сослужить добрую службу.
Из
Манилий Тегет весело рассмеялся, а Антоний, перебирая в руках свиток и перечитывая отдельные строки, размышлял над тем, что так его озадачило.
В сущности, Антоний вполне мог согласиться с отцом, потому что сказанное отцом было ближе его пониманию. Но загадочные строки ученого-порта манили его своей туманностью и непостижимостью. Ему очень хотелось представить себе жизнь на земле без богов, без храмов, без тех многочисленных ритуалов, с которыми он сталкивался каждый день и против которых так смело и решительно выступил его любимый поэт.
Антоний призадумался над рассуждениями Лукреция о сновидениях. Поэт говорил о том, что сновидения, по его мнению, как раз и сыграли самую большую роль в создании богов. Но Лукреций считал, что сон есть следствие такого состояния тела, изможденного физической усталостью, когда члены становятся дряблыми, опускаются веки, бессильно гнутся колени, чувства ослабляются. Он видит во всем этом потребность тела в отдыхе, но он не считает, что это есть состояние оцепенения или воздействие какой-либо высшей силы, воздействие бога. А тело, которое продолжает во сне переживать впечатления, полученные наяву, дает толчок сновидениям. Ведь душа спящего продолжает бодрствовать, и человек во сне нередко переживает все, что произошло с ним накануне.
— Мне это трудно понять, отец, — говорил Антоний, показывая на строки, толкующие о снах и сновидениях и отрицающие всякие суеверия. — Ведь в нашем доме многое делается по велению богов. Я как-то не могу совместить в своем разуме то, что знаю, то, к чему привык, и то, к чему призывает меня мой Лукреций.
— Ты еще молод, Антоний. Опыт твоей жизни еще так мал, что было бы удивительно, если бы ты постиг столь загадочные вещи. Однако я верю, что с годами ты многое начнешь понимать. Я рад, что у тебя возникают вопросы и что ты приходишь ко мне, чтобы воспользоваться опытом моей жизни. И впредь поступай так, сын. Наши предки создали не только божественную поэзию; ты знаешь, были среди них и великие мыслители. Я тебе говорил о поэте-философе Квинте Эннии. Он перевел на латинский язык греческих мыслителей Эпихарма и Евгемера Мессенского. Кстати, когда ты поймешь Лукреция, то переводы Энния тебя заинтересуют. Эти мыслители высмеивали прорицателей и суеверных жрецов, которые сулят сокровища тем, кто дает им за эти предсказания монетку. А сам Энний говорил: «Я всегда утверждал и снова утверждаю, что небесные боги действительно существуют; но я полагаю, что они вовсе не заботятся о том, что касается судеб человеческих: ведь если бы они об этом заботились, то добрым людям жилось бы хорошо, дурным — плохо, но на деле этого не видно».
— Эти слова я запишу себе на память. Очень они мне нравятся. Они хороши потому, что стоят между теми, кто верил в существование богов, и теми, кто согласен с Лукрецием.
— Постарайся понять и тех и других, — сказал отец. — Ученый должен многое знать. И сомневаться он должен. Иначе не быть ему ученым.
— Знаешь, отец, больше всего мне нравится та свобода, которую ты даешь мне в моих занятиях. Ты позволяешь мне бросаться в разные стороны. Каждый раз я пытаюсь поверить в учение, совершенно противоположное тому, что я знал вчера. Ты ни к чему меня не принуждаешь и этим больше всего привлекаешь меня к наукам.
Манилий Тегет рассмеялся. Он ласково погладил сына но плечу и сказал:
— На то я и философ, сын мой. Для того чтобы постичь неведомое, нужно возможно больше узнать. А если мы утвердимся на чем-то и не пожелаем вникнуть в рассуждения других ученых, подумай, как односторонне будет наше представление о жизни, о мироздании и обо всем том, что мы стараемся познать, вникая в великие тайны природы. Пока ты еще молод, я предоставляю тебе право изучать все, что тебе интересно, и менять свои представления. Я верю в то, что паши представления так же непостоянны, как и явления природы, которые непрестанно меняются. Ты согласен со мной, Антоний?.. Мы хорошо поговорили с тобой этим славным ясным утром. А теперь оставь меня. Займись своими делами и пожалуй ко мне через два дня. Мои ученики хотят со мной потолковать о нашем великом ораторе Марке Туллии Цицероне. Я много раз говорил тебе об этом талантливом ораторе. Люди, хоть раз услышавшие его блестящую речь, долго потом помнили о ней и рассказывали друг другу. А тебе это принесет пользу.