В последние дни (Эсхатологическая фантазия)
Шрифт:
Этот ход мысли был совершенно в духе Яни.
— Вот и я тоже думаю, — сказал он, — что необходимо бороться. Иначе как же иметь удачи?
— Если бы, например, хоть освободить Святого Отца, — заметил иезуит.
Яни рассказал, что и Валентин тоже имеет мысль об освобождении первосвятителей, и они порешили с Викентием начать подготовку. Но Яни открыл ему и другой свой проект: собирать новую армию против Антиоха, по провинции. О третьей своей мечте он уже умолчал. У него назревала мысль — убить Антиоха. Но это казалось так неисполнимо практически, что он решил до поры до времени помалкивать.
Яни спросил Викентия, не возьмется ли он передать де Клермону записку? Но тот справедливо
Итак, Яни приходилось самому изыскивать способы войти в сношения с бывшим приятелем. Но предварительно нужно было найти себе помещение. У Франца было слишком людно. У Викентия тоже не было подходящего места. Клефт решил поискать квартиру у какого-нибудь еврея, как наиболее безопасную, и отправился к Августину, чтобы через него вызвать Марка.
Епископа не оказалось дома. Он ходил по христианам, ободряя и утешая их. Но Юсуф обещал привести к вечеру Марка. «Нынче, — прибавил он, — можете приютиться у нас». Но до вечера было еще далеко. Яни заготовил записку к Клермону и пошел попытаться передать ее. У него на это был свой план. По дороге он прислушивался к народным толкам и с грустью убеждался в общем преклонении перед Антиохом. Мысль убить этого идола толпы еще сильнее загоралась у него. Так он приближался к Тамплю.
Окошко комнаты де Клермона выходило в переулок, извивающийся в этом месте около самого Тампля, Яни с удовольствием увидал, что оно открыто, и даже заметил фигуру Гуго, сидевшего у стола. Он привязал свою записку к камню и швырнул в окно. Гуго вскочил и бросился к окошку. Яни стоял на виду, и приятель, видимо, узнал его. Торопливо прочитал он записку, сделал недовольную гримасу, но подошел снова к окошку и утвердительно кивнул головой.
В записке было сказано: «Нужна твоя помощь. Жду тебя в парке около общей могилы. Албанелли». Именем Албанелли его часто в шутку называл Гуго.
И вот Яни снова стоял на месте роковой битвы, у подножия того дуба, который дал ему гостеприимное убежище. Природа уже успела сильно загладить следы человеческого опустошения. Исчезла и груда трупов. И только бесконечно длинная полоса свеженасыпанной земли обозначала место рва, где нашли последний приют бранные товарищи Яни… Его снова охватила тоска. Он вернулся к своему дубу. Но вот заслышались отдаленные шаги, и на поляну, оглядываясь во все стороны, вышел Гуго де Клермон. Яни выдвинулся ему на встречу.
Бывший приятель подошел к нему с недовольным видом:
— Что тебе нужно? Зачем, сумасшедший, ты шляешься здесь? Ведь тебя схватят.
— Гуго, говори по чести: ты выдашь меня?
— Я — рыцарь, а не шпион… По крайней мере, думал быть рыцарем, когда поступал в этот гнусный притон… Но тебя схватят и без меня, да и меня с тобою… Что тебе нужно?
— Твоя помощь!
— Тебе нужны деньги, чтобы скрыться? Я, конечно, дам. Нарочно захватил с собой. А затем — не подвергай меня больше опасности. Не ходи ко мне.
Яни горячо заговорил. Гуго только что сам сказал, что служит в гнусном притоне. Прилично ли это, честно ли — все понимать и продолжать служить явно гнусным людям? Он, Яни, никуда не собирается бежать и ему не нужны деньги. Он посвящает себя борьбе против тех, кому прежде служил.
— У вас тут, — сказал он, — мучат сотни и тысячи невинных людей, мне нужны сведения о них, и за этим я пришел к тебе…
— Ты пришел вербовать меня в изменники?
— Я пришел призвать тебя к честной жизни…
— Уходи. Я не шпион, но я и не изменник!
— Гуго, подумай, что предписывает де Клермону долг порядочного человека? Через пять дней я приду сюда, и ты мне ответишь. До свидания.
Он повернул к чаще леса.
— Постой. Ты стал христианином?
— Да.
— А я нет… кажется… нет.
— Все равно. Я обращаюсь к честному человеку и приду сюда.
Он скрылся, оставив приятеля в раздумье и смущенье. У Августина он застал уже Марка, который обещал завтра же приютить беглеца у одного честного еврея, конечно, за приличное вознаграждение. Он не выдаст скрывающегося, но все же лучше будет принять другое имя. Яни осыпал его вопросами о Тампле, но по этой части Марк не мог сказать многого. Ему было невыносимо участвовать в психических воздействиях на христиан, и он, под предлогом расстроенного здоровья, взял у Аполлония отпуск, так что ему почти не приходится бывать в Тампле. Знает только, что тюрьмы и верхние, и подземные битком набиты более важными пленными Тамплиерского озера и христианами, арестованными по домам. Начальник восстания и оба первосвятителя содержатся особенно строго, но в каких казармах — он не знает.
По уходе Марка, Яни рассказал епископу о своем свидании с Клермоном, на которого стал теперь возлагать некоторые надежды.
XV
При постройке Тампля были обнаружены обширные древние подземелья, часть которых была, по-видимому, даже старше Тамплиерского озера, другие же были, по преданию, устроены рыцарями. Там находилась огромная сводчатая зала, ряд коридоров со множеством камер разных размеров. В некоторых сохранились орудия пытки, в других найдены большие сокровища. Несколько коридоров выходили за пределы замка на поверхность земли и были частью засыпаны, а один залит водой. Он, оказалось по осушении его, проходит под озером. Все эти подземелья были ремонтированы и дополнены новыми. В общем они теперь служили для помещения суда, для тюрем, а некоторые коридоры расчищены и сохранены для вылазок, на случай осады. Подземные тюрьмы служили для одиночных узников.
Кроме того, в Тампле были обширные подземные тюрьмы, большей частью в качестве общего отделения. Эти просторные залы, обыкновенно пустые, теперь были переполнены заключенными, точно так же, как все городские тюрьмы и огромный военный манеж: здесь сидели рядовые участники восстания и христиане, арестованные по мелким политическим обвинениям. Число их, впрочем, быстро сократилось. Антиох хотел терроризировать своих врагов, и расправа производилась кратко. Суд устанавливал только наличность участия в восстании, и затем следовала смертная казнь. В виде снисхождения давалось помилование всем, согласным отречься от христианства и поклониться статуям Человекобога и Люцифера. Недостатка в ренегатах не было. Перепуганные и деморализованные пленники все-таки редко отказывались от веры перед судом, но когда на месте казни перед ними начинали валиться десятки и сотни трупов, они подымали крики об отречении и их препровождали к статуям Антиоха и Люцифера. И казни и отречения производились публично; тысячи народа теснились на площадях смерти и ренегатства, осыпая и героев и слабодушных ругательствами и насмешками.
В противоположность этому в подземных тюрьмах царило безмолвие. Они тоже были полны узниками. Это показывало даже обилие часовых тамплиеров, мерно шагавших, каждый на своем участке, по ярко освещенным коридорам, в которые выходили двери одиночных камер. Время от времени часовой подходил к узкому оконцу в дверях камеры, приподнимая маленькую ставенку, и бросал взгляд внутрь печальной кельи, где при бледном свете лампочки лежал, сидел или нередко шагал ее обитатель. Все было тихо. Лишь изредка слышался тяжелый топот и звяканье конвоя, с треском раскрывались двери камеры, и узника уводили на допрос… Для многих это означало — на пытку.