В постели с Президентом
Шрифт:
— Да, я слышал, — сказал Роджер.
— …Это такой примитив, это все время бывает, Родж, старик. Они не соображают ни черта, тупые репортеры. Обычное дело, но они думают, что это сенсация. Везде печатают, по телевизору обсуждают. Напишут теперь тома — ни о чем. А негритянские газеты, конечно, объявят это все расизмом, и администрация начнет так называемое расследование, и никто не задаст самый естественный в данном случае вопрос — ты знаешь, что это за вопрос, Родж?
— Были ли подростки вооружены? — предположил Роджер.
— Это так просто, даже удивительно. Вопрос такой — сколько еще они будут назначать белых копов в черные районы? Это естественный вопрос, очевидный. В смысле, чего тут понимать, это самая дурная практика со времен введения, ну, скажем, массового образования. Что они хотят этим достигнуть, расовой гармонии, что ли? Иди ты! В конце концов даже мексиканские
— Да, — сказал Роджер.
— Я к тому, Родж, старик, что тебе следует открывать газеты иногда. В конце концов ты ведь сам репортер. В общем, дураки помещают супер-сексуальную, с пухлыми щеками голливудскую куклу за один стол с жирной свиньей Хербертом Молцем, близко друг к другу, и снимают, и печатают в газете. Это что, такая специальная тайная антисемитская операция? Совсем обалдели, старик. У меня был ланч с одним из друзей давеча, так у него, знаешь, все комплексы человека, у которого еврейский папа и нееврейская мама. Знаешь. Он похож на еврея, ходит, как еврей, говорит, как еврей, и все думают что он совершенный [непеч. ] еврей, но евреи думают, что он [непеч. ] тупой гой, делающийся под еврея. Он считает, что вся мировая структура сегодня — результат одного большого еврейского заговора, и он заговор поддерживает. Поверишь? Он говорит…
Роджер не слушал. У Барри Уайнстайна был успокаивающий, бархатный голос, который было приятно слышать, а сами слова большого значения не имели.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. НАПАДЕНИЕ НА ГЕЙЛ
В иную ночь бесконечная река красных и оранжевых огней на Лонгайлендском Экспресс-Шоссе не произвела бы на Гейл большого впечатления, но, расстроенная изначально, теперь она расстроилась еще пуще. Назначивший ей свидание мужчина не явился, а когда она попыталась развлечь себя сама, несколько курящих у входа яппи, чей шумный, Голливудом воспетый псевдо-урбанизм так раздражает провинциалов и так забавляет горожан, унизили ее, предположив вслух, что ей нужно записаться к приличному парикмахеру и купить себе менее глупо выглядящий наряд, прежде чем украшать заведение У Жевера своим присутствием. Она все равно зашла внутрь, и бармен выдал ей полный спектр холодных барменских взглядов, ответов сквозь зубы, и долгих отлучек. После этого она решила не ужинать в одиночестве, боясь, что ее унизят еще больше.
Она была несчастна в любви (как она выражалась); иными словами, ей не везло с мужским полом. Проблема эта достаточно распространена и хорошо исследована романистами; и существует на эту тему по крайней мере одна опера, «Мадам Баттерфляй». Гейл это не утешило. Оперу она слышала только один раз, и совпадения с ее собственной судьбой остались ею незамеченными, замаскированные японским происхождением героини. Трудно сравнивать себя с японкой.
Движение на шоссе редеть и ускоряться не собиралось. Возможно, где-то впереди случилась авария. Гейл включила радио и прослушала песню о девушке по имени Бейби, в которую певец был влюблен и подчеркивал это дребезжанием электрогитарных аккордов между куплетом и припевом. Бейби была знаменитая девушка. Ни одной девушке в истории не посвятили столько песен. Помимо этого, она очевидно открыла какое-то молодильное зелье, ибо, вот, ей, девушке Бейби, поклонялось уже четвертое подряд поколение мужчин. Следующая песня повествовала о женщине, чей голос автор хотел слышать по телефону непрерывно и всегда, что в частности объясняло, почему для того, чтобы дозвониться до кого-то, проживающего в двух кварталах, следует набирать код района. К моменту начала третьей песни пробка рассосалась, позволив Гейл быстро перебраться по перемычке на парковое шоссе Гранд Сентрал, широкое и свободное. За пять минут она добралась до Южноштатного Шоссе и снова вынуждена была снизить скорость — здесь была такая же пробка, как на Лонгайлендском. Седьмая песня была о невозможности для певца пережить, что женщина, им любимая, слишком красива. Доехав до своего выхода с шоссе, Гейл с большим трудом переместилась в нужную ей полосу, поскольку водители машин на этой полосе не желали ее пропускать, справедливо считая, что никакой выгоды им это не принесет. Открыв окна, они ругали Гейл последними словами, и она ругала их в ответ. Бог Мещанских Приличий, хоть и языческий, был тем не менее очень могуществен. Гейл была бы шокирована, если бы услышала такие слова на сборище или вечеринке, особенно,
Бог Мещанских Приличий, прилежной прихожанкой храма которого Гейл состояла с тех пор, как себя помнила, несколько десятилетий назад распорядился, чтобы граждане, считающие себя просвещенными и современными не верили в Создателя. Результаты были — разные. Вера такая же неотъемлемая составная сущности человека, как порок. Людям нужно во что-то верить. Сперва попробовали верить в Демократию, но Демократия — неудачный объект веры, поскольку никто толком не знает ее целей. Попробовали экономику и психоанализ. Окружающая среда тоже была заявлена в список кандидатов, но вскоре потеряла популярность, поскольку значительное количество признаков ее разрушения недвусмысленно указывало, весьма невежливо и нечутко, на автомобилевладельцев как основных виновников, вместо того, чтобы указывать на нечто удобно-абстрактное, устраивающее всех. Система верований Гейл включала различные, часто противоречащие друг другу концепции и обрывки пригородных традиций. Например, она верила, что Президент, представитель Республиканской Партии — дурак и подонок, и что выходец из Демократической Партии был бы лучше (она не могла бы объяснить почему); что меньшинствам пора наконец дать их права (она не знала толком, что это за права, смутно предполагая, что это как-то связано с выездом из грязных и преступных трущоб в более удобные для проживания районы, хотя и не в ее район, конечно); что Моцарт был итальянский артист по классической музыке; что, в отличие от некоторых европейских государств (она не знала точно, каких именно) Америка является очень богатой, но малокультурной страной; и что сумма алиментов, поступающая на ее счет от бывшего мужа, недостаточна и ее следует увеличить. Бога нет, поскольку Его существование не приносит Гейл никакой пользы. Если бы Он действительно существовал, он бы давно уже сделал ее счастливой. Поскольку она заслуживает счастья. Вместо счастья ей приходится терпеть унижения, вроде сегодняшнего, психологические травмы, а недавно был этот гад, Лерой — до сих пор обидно. Это несправедливо! Хуже не бывает.
За три квартала от дома Гейл поняла, что бывает. Когда она притормозила у стоп-сигнала, чья-то рука протянулась с заднего сидения и схватила ее за волосы на затылке. Другая рука прижала дуло револьвера к ее челюсти. Хриплый голос произнес с иностранным акцентом,
— Подрули к поребрику, сука. Скажешь хоть слово и я вышибу тебе мозги. Подруливай.
Она припарковалась у тротуара. Сердце билось отчаянно, в глазах потемнело, руки судорожно сжали руль.
— Слушай внимательно, сука, — сказал голос. — Я не хочу тебя убивать, но убью, если не будешь правдиво отвечать на вопросы. Ясно? Отвечай да или нет, только тихо.
— Да, — ответила она очень тихо.
— Где я могу найти Гвендолин Форрестер?
— Она…
— Да? Я слушаю.
— Ее нет в стране.
— Не ври.
— По крайней мере она мне так сказала. Сказала, что проведет некоторое время за границей.
— Где?
— Этого она не сказала.
— А когда она вернется, ты знаешь?
— Она сказала, что вернется через неделю. Пожалуйста, уберите пистолет. Я буду отвечать на все ваши вопросы. Без проблем. Никаких проблем. Только уберите.
— Дай мне твой мобильник.
— Что?
— Мобильник дай, шлюха тупая.
Гейл вытащила из сумки мобильник.
— Отвернись. Смотри вон на тот дом. Продолжай смотреть.
Некоторое время он возился с телефоном.
— Не знаю, — сказал он. — Неужели нельзя было купить себе телефон получше, засранка безмозглая? На вот, сделай так, чтобы я мог прослушать сообщения. Мне нужны сообщения.
Некоторое время она возилась с мобильником, пока не услышала щелчок затвора. Она запаниковала и хотела закричать. Не будучи экспертом по прослушиванию записанных на мобильнике сообщений, незнакомец оказался, однако, экспертом по поведению людей, и особенно по поведению неустроенных женщин, пытающихся выполнить просьбу-приказание под дулом пистолета. Он закрыл ей рот рукой.
— Заткнись, — прошипел он. — Ладно, давай сюда свой [непеч. ] мобильник.
Он еще немного повозился с мобильником и случайно нашел меню сообщений. Он не ввел пароль. Телефон настаивал, что нужен пароль. Незнакомец не знал пароля. Тогда телефон предложил ему пароль придумать. Незнакомец придумал пароль. Телефон объяснил, что содержит три сообщения. Каждое сообщение сопровождалось датой записи.
— Я вернусь через неделю, — сказал голос Гвен в записи.
Незнакомец проверил дату. Неделя кончалась сегодня вечером.