В предгорьях Урала. Книга 1
Шрифт:
— Буль-буль, соловей-та пташка, — заерзал на стуле Бекмурза, — латна поет.
Полный грусти, голос Элеоноры продолжал:
…Ничего теперь не надо нам, Ничего теперь не жаль…Зажав бороду в кулак, Никодим не спускал глаз с певицы. Казалось, у него в душе воскресло что-то далекое, давно забытое. Подавшись вперед, Елеонский уцепился руками за барьер.
…В церкви дьякон седенький…Да
— Завела панихиду, — воловьи глаза Толстопятова уставились на певицу.
— Что? — очнулся Никодим.
— Завела говорю, панихиду, — мотнул тот головой на сцену.
Сергею песенка не понравилась.
— Чепуха какая-то, — пробормотал он и, отвернувшись, стал рассматривать публику.
Раздались жидкие хлопки. Когда в зале все стихло, нежный голос Сажней продолжал:
…Ямщик, не гони лошадей, Мне некуда больше спешить, Мне некого больше любить…Сергею показалось, что Элеонора посмотрела на него.
…Мне некого больше любить… —повторила она, обращаясь к молодому Фирсову, и тот невольно отвел глаза от певицы. Через пять минут конферансье объявил о выходе трагика.
На сцену, одетый в мантию, с бумажной короной на голове, вышел артист. Бледное, с нездоровым румянцем лицо, воспаленный блеск глаз, сухой кашель, который был слышен еще до выхода, выдавали его тяжелую болезнь — чахотку.
Трагик подошел к рампе, не спуская глаз с Яманбаева, сказал властно:
…Садитесь! Я вам рад. Откиньте всякий страх И можете держать себя Свободно…Ничего не понимавший Бекмурза захлопал глазами и, взглянув на дремавшего Дорофея, успокоился.
…Я день и ночь пишу законы Для счастья подданных…Голова артиста спустилась на грудь, и он глухо сказал:
…И очень устаю… Как вам понравилась моя столица? Вы из далеких стран?..Глаза трагика остановились на Бекмурзе.
— Моя бускульский, — поднимаясь со стула, ответил тот громко. В публике зашикали.
Никодим дернул полупьяного друга за бешмет:
— Тише ты, чорт!
— Сам шорт! Человек-то спрашивает, откуда? Ну, моя сказал. Вот, — сунул он расстриге паспорт.
— Гы-гы-гы, ха-ха-ха, — понеслось с галерки.
— Безобразие! Вывести! — Некто в казачьей форме офицера поднялся с сиденья и, подойдя к Бекмурзе, злобно прошипел:
— Выйди, свинья!
— Не тронь! — побледневший Сергей встал между Бекмурзой
Офицер размахнулся и хотел ударить Фирсова. Но тут случилось неожиданное. Никодим со страшной силой рванул казака за китель, и тот шлепнулся в проходе Пользуясь суматохой, Дорофей Толстопятов скрылся в толпе. Через полчаса порядок был водворен, и стражники увели Сергея с Никодимом в полицейский участок.
Глава 10
Расстрига проснулся рано. Усевшись на низенькие, покатые нары, стал оглядывать при свете ночника камеру.
— А обитель-то не тово, дрянная.
Взгляд Никодима скользнул по сырым стенам, где ползали мокрицы, и остановился на окне. Через решетку в сером сумраке рассвета виднелся пустырь, за ним пологий берег реки Уй. Дальше шла степь, на которой изредка маячили юрты приехавших на ярмарку казахов.
— Из-за чортова мухамета сиди теперь, — пробурчал он сердито и, перешагнув через спавшего Сергея, подошел к окну. — Попробовать разве? — Упершись ногой в стену, Никодим потянул к себе железные прутья. — Крепко сидят, не скоро выворотишь, — и, заметив в правом косяке окна слегка выдававшийся толстый кузнечный гвоздь, к которому была прикреплена основа решетки, расстрига уцепился за железные прутья и рванул ее.
В тот же миг он кубарем скатился с нар.
— Не могут решетки сделать, черти, как следует, — поднявшись на ноги, он потер ушибленное колено.
Проснувшись от шума, Сергей приподнял голову.
— Что случилось?
— Ничего, вылазить пора, — ответил спокойно Никодим и показал взглядом на пустой пролет окна.
В полдень, проходя по ярмарочным рядам, они неожиданно встретили Бекмурзу.
— Начальник, который хотел мало-мало кулаком мне давать, к нему на квартир ходил, сто рубля платил, потом оба каталашка вам ездил — нет, номер ездил — нет, куда девался, не знам, — сказал он весело своим друзьям.
— Из-за тебя, байбак, пришлось ночь провести чорт знает где, — сказал сердито Никодим.
— Пушта ругашься, тапирь пойдем моя юрта бесбармак ашать. Латна?
Никодим посмотрел на Сергея.
— Некогда. Надо скота еще голов двести купить, — ответил тот. — Ярмарка на исходе.
— Вот смешной-та. — Бекмурза дружески похлопал по плечу молодого Фирсова. — Тапирь ты мой тамыр — друк. Твоя тоже знаком, — повернулся он к Никодиму. — Тапирь скажи: «Бекмурза, надо двести голов» — Бекмурза даст. «Триста» — дает. «Надо тыщща» — тыщща дает. Шибко хороший знаком. Все даем, деньги мало-мало ждем.
Сергей с Никодимом переглянулись и направились к стоянке Яманбаева.
Бекмурза приехал на ярмарку не один. С ним были жены: старая, желтая, точно лимон, Зайнагарат и красавица Райса. Вокруг белой кошемной юрты хозяина, которая стояла на пригорке недалеко от реки, полукругом были расположены жилища его людей — сакманщиков и чабанов. Жили они в маленьких юртах по нескольку человек в каждой. От постоянного дыма слезились глаза, болезни изнуряли тело. Бекмурза своих батраков не баловал.