В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Зачем им было минировать дом, если там стоял прибор, и они его охраняли?
— А может быть они его хотели забрать, а помещение взорвать, чтобы не оставлять никаких следов...
— Тогда кто же нас вызвал? Нам поступил анонимный звонок, разведгруппа тут побывала, и потом уже мы подтянулись... В этом деле мы разбираемся пока. А прибор будет переправлен на полигоны в составе особой группы бесстрашных.
— Ну, этого следовало ожидать, если это действительно тот самый прибор, который вызывает агрессию, его опасно изучать в городе. Когда мы выезжаем? — я уже мысленно потирала ладошки в предвкушении новой вылазки.
— Ты… вот что. — Виноватый и почти извиняющийся тон брата мне
Эрик
Все разошлись, голографические экраны погасли, звенящая тишина опустилась на меня и придавила так, что заболела голова. Это никогда не кончится, хотя, казалось бы… Ушли все, осталась только Эшли, которая, сложив руки на груди, пристально рассматривала мой затылок, явно несогласная с моими действиями, но прожитые вместе годы заставляют ее молчать и ждать, когда мне надоест эта игра.
— Что? — спрашиваю я, оборачиваясь и разглядывая недовольное лицо жены. Мне это странно, но кажется, что она совсем не изменилась за эти годы, будто время для нее остановилось. Будто не было этих тридцати с лишним лет, войны, пятерых, взрослых уже детей… Будто мы стоим возле Ямы, и она смотрит на меня также, как тогда и вот-вот сейчас скажет: «Мне на твою нежность здоровья не хватит…»*
— Зачем ты с ней так? — непривычно тихо говорит Эшли и едва заметно качает головой. — Ты же не можешь не понимать, что рано или поздно настанет время, когда она будет жить так, как сочтет нужным. Это ведь она достала и вытащила этот прибор оттуда и несправедливо теперь отстранять ее от этого задания…
— А тебе не кажется, что она и так уже рискнула жизнью и теперь надо бы и мужикам все-таки что-то сделать?! Или она, как и наши сыновья, должна все дыры и бреши теперь закрывать и вечно соваться в самое пекло?
— Ты все равно ее не удержишь, — все так же тихо и упрямо пытается достучаться до меня Эшли. И самое интересное, что умом, трезвым и расчетливым, я понимаю, что она права. Но что-то не дает мне прислушаться к разуму в этом вопросе. Больше всего на свете мне хотелось бы уберечь дочь от всего, от всего вообще, я даже готов был бы смириться, если бы она перешла в другую фракцию! Она… не должна рисковать собой, своей жизнью! Только не она…
Проверив и проанализировав аппарат, посоветовавшись с лидерами пяти фракций и выслушав отчет Дина Финна, мы решили, что исследовать его в городе будет слишком опасно, во избежание вспышки агрессии в штаб-квартире Эрудиции, а после и во всем городе. Конечно, мы будем продолжать обследовать районы, возможно, прибор этот не один в городе, но решение изучать это устройство на закрытом полигоне было принято единогласно. Алекс, пребывающий сейчас на западном рубеже, вспомнил, как около десяти лет назад, при операции по поимке Райна, они поверглись похожему воздействию, но тогда никакого аппарата они не нашли. Тогда вся группа ополчилась и напала на Алексис, а в крови ребят потом нашли токсин.** Теперь вот такая же штука попала и в наш город…
Я приказал Ричарду организовать несколько отрядов для переправки устройства на полигон. При этом решил исключить Лусию из операции, что и стало причиной нашего с женой разговора.
— Я все понимаю, — стараясь не дышать слишком часто и держать себя в руках, чтобы не сорваться на крик, выговаривает мне жена, — ты волнуешься за дочь, ты хочешь уберечь ее, ты ограждаешь ее от опасностей. Ты вмешиваешься в ее личную жизнь и не даешь ей быть бесстрашной… Это я могу понять. Но исключить ее из отряда по транспортировке... извини, мне это недоступно. Может, у тебя есть какой-то план? Или ты решил окончательно настроить
Мне нечего на это сказать, потому что я знаю, Эшли права. Иногда мне хочется, чтобы время остановилось и перестало лететь вперед со столь бешеной скоростью, но я понимаю, это невозможно. Есть вещи, на которые мы не можем повлиять, как бы этого ни хотелось. Отчетливо, будто это было только вчера, помню, как взяв впервые на руки дочь, я ощутил с ней связь, незаметную, но такую прочную, будто ее можно было пощупать руками. Заглянул в ее голубые обволакивающие глаза и мне захотелось никогда в жизни не спускать ее с рук.
Она была такая крошечная, но уже смогла улыбнуться мне, хотя, как потом выяснилось, все двухмесячные дети умеют уже улыбаться. Я увидел свою дочь спустя два месяца после ее рождения, потому что по идее не должен был выжить в той бойне, в которую мы попали, возвращаясь из рейда. Эшли говорила, что Люси затаилась на время, в ту самую минуту, когда смертельный осколок поразил мою грудь, и пока я не стабилизировался, она не родилась.
Так было почти все ее детство, она всегда знала и чувствовала меня, питала мои силы, даже если я не хотел признаваться и не отдавал себе отчета в этом. Люси, до определенного времени, была незаурядным ребенком, и Эшли только подтвердила мои догадки, когда сказала мне, что дочь умеет читать мысли и может общаться с людьми на расстоянии. И чтобы там ни говорили, а я уверен, это она вытащила Вика из комы. Но я понял это слишком поздно.
Когда Лерайя украла ее, дочь смогла дать знать, где она находится, и мы ее очень быстро нашли. Люси узнала меня совершенно в другом облике, привела меня туда, где Лерайя ее прятала, держала связь с Эшли… Мне было страшно думать, что будет, когда о ее способностях узнают эрудиты, я больше не знал никого с такими данными. Но получилось так, что после того, как Виктор пришел в себя, Люси стала совершенно обычным ребенком.***
Первое время мы очень пристально наблюдали за ней, опасаясь, куда заведут ее эти способности. Но они больше не проявлялись. Никогда. Эшли говорила, что пыталась расспросить об этом дочь, но малышка только удивленно таращила на ее голубые глазенки и смеялась весело и беззаботно, будто ничего подобного не происходило с ней. Мы, признаться, вздохнули с облегчением. Несмотря на то что ее способности спасли нашу семью, мы не знали, как ей жить с таким грузом среди людей, которые ее не понимают. Мы больше никогда не заговаривали с Люси об этом и решили, что ей не нужно знать, какую роль она сыграла в тех давних событиях, тем более что девочка о них помнит очень смутно. Алекс и Вик с нами согласились, близнецам не нужно было ничего объяснять, они и так все понимали, и тоже словом не обмолвились никому ни о своих способностях, ни о способностях сестры.
Но при этом та самая ниточка, что связывала нас с дочерью, стала таять, медленно, но верно. Я очень радовался, что Люси стала обычным шаловливым ребенком, но буквально через несколько лет она стала проявлять свой неугомонный и упрямый характер… И стало совсем все непросто.
Дверь шарахнула об стену так, что обсыпалась штукатурка и мы с Эшли синхронно обернулись на звук. Тааааак. Теперь они обе будут выедать мне мозг.
— Я все понимаю! — завела дочь, которая пребывала в исключительной степени ярости. — Понимаю, что для тебя я всего лишь кукла, солдатик, которого хочешь в угол поставишь, хочешь — на полку пылиться. Но исключать меня из операции, отец! Это удар под дых! Как так? Я в составе группы, показала себя, и ты меня исключаешь?! Мне нужна официальная причина, иначе я пишу рапорт и подписываешь ты его или нет, я уезжаю на дальние рубежи! Или, вообще, ухожу из фракции, где я нахрен как бесстрашная никому не нужна!