В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Да, совсем немного, — и прежде чем я успеваю что-то сделать, он вытаскивает из рюкзака рубашку и накидывает мне на плечи. Такой простой жест, внимательный и ненавязчивый, но такой заботливый, который не требовал ничего взамен. От легкого прикосновений его пальцев, пробирает нервный озноб. Смотрит на меня из-под длинных темных ресниц, пристально и долго.
— Риз, ты чего?
— Ничего… просто смотрю.
Все это было так неожиданно, и волнующе, и… И все же… все же, мне нравилось. Нравилось, что рядом со своим неожиданным другом можно быть собой, не строя из себя ту, кем я не являюсь. Нравилось подшучивать над ним, нравилось, как он смеется в ответ, запрокидывая голову, нравилось наблюдать за ним, когда он думал, что я не смотрю. Нравилось его серьезное лицо с нахмуренными бровями, то сдвинутыми вместе, то взлетающими вверх, в удивленном жесте. И позолоченная в свете огня, радужка глаз, непослушные темные волосы и пухлые губы, подрагивающие в улыбке. Он весь мне нравился. Потому что Риз относится ко мне, как к сильной и в то же время как… к слабой. Но это была не обидная слабость, а совершенно другая, исполненная какой-то тщательно скрываемой заботой, затаенной нежности во всем, без тени насмешки.
Потянувшись к нему, я бесцеремонно утащила из его рук зажаренное крылышко. Ох, и глаза у него были! А меня смех и зевота распирает… Устали мы, все мышцы гудят и так спать хочется… Сейчас поедим, и уткнусь носом в крепкое плечо, отключаясь просто сию секунду…
И ведь какая странность, вокруг могла быть опасность, стервятники, да и все ни к черту, но мне так было хорошо на душе и спокойно спать рядом с этим плечом. Хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. И все же я понимала — это продлится ровно до того момента, пока мы не окажемся во фракции. Оттого в душе рождалась такая высасывающая, такая судорожная тоска, силясь заранее заполнить пустоту, которая должна будет в ней поселиться. Но все-таки как ни готовилась я к разлуке, так и не смогла принять ее сердцем и в первую же ночь в штаб-квартире, дома, в собственной кровати, я крутилась так, как на раскаленной сковородке, не находя себе места. Едва закрывая глаза, видела то бледного Джая, лежавшего без движения, среди пищащих приборов, то теплый взгляд темной позолоты глаз, переливающийся в желто-зеленый, словно Риз на меня злится.
Еще и поцелуй этот… нежные губы, прихватывающие мои, и сердце заходится в безумной попытке выскочить через горло... Сильные руки, обнимающие невыносимо, необыкновенно страстно, но все равно я чувствовала себя, будто я маленькая и хрупкая, а самое странное, что мне это нравилось... нет, не думать, не вспоминать. Не смей! Ты не имеешь права! Одиночество навалилось со всех сторон, холодным сквозняком пробежало по коже, забираясь под одежду, просачиваясь в сердце. С трудом дождавшись рассвета, я вылетаю из комнаты и прямиком направляюсь в лазарет.
Джай уже в сознании, увидев меня, несколько секунд хмурится, концентрирует немного мутный взгляд, будто не верит, что это действительно я и растягивает губы в легкой улыбке. Сердце замирает, а потом разгоняется до мега скорости за долю секунды.
— Как долетела? — медленно выдает он, все еще хрипловатым голосом.
— Лучше всех, как и всегда, — выдыхаю я, поддерживая наш маленький ритуал, подходя ближе. Ноги ватные, еле идут и, кажется, если б рядом не стоял стул, то я бы обязательно сползла на пол. Я сажусь, вдыхаю — выдыхаю, еще, сцепляя в замок дрожащие пальцы, он смотрит на меня долгим-долгим взглядом, не отрываясь, а я на него.
— Напугал? — едва слышно спросил Гилмор. Киваю болванчиком, кусая кривившиеся губы, чувствуя, как слезы застилают глаза — скажу хоть слово, разревусь. Глаза его улыбаются, румянец вернулся, но видно, что он еще очень слаб. Всегда он улыбается. Может, даже и засмеялся бы сейчас, но сил еще не набрался. — Ну, привет, Люс.
И тут меня прорывает. Я обнимаю его, прижавшись лбом к груди, давясь слезами и собственными словами, задыхаясь, стараясь выговорить хотя бы привычное: «Если ты еще хоть раз, то я убью тебя, Гилмор!», но ничего не выходит. Чувствую успокаивающее поглаживание теплой руки Джая по лопаткам, а ощущение такое, будто на спину навалились тяжкий груз вины, стыда и перед ним, и перед Ризом, и вся невыплаканная и оттого неосмысленная печаль. Сердце ходило в груди болезненными толчками, в голове зашумело, к горлу подкатывал колючий комок, не позволяющий ни вздохнуть, ни выдохнуть.
Он здесь, рядом, живой! Глупенький, какой же иногда глупенький мой, влезающий в неприятности. Что бы я делала, если бы тебя не стало? Осознание того, что Джай умирал, услужливо разворачивало передо мной полотно всех событий из обжигающего страха, усталости, волнений. А я… Господи, какая же я подлая дрянь! Никто и никогда не осудит нас сильнее, чем мы сами… Хотелось забиться в какой-нибудь угол, сжаться там в маленький комок и кричать. До хрипоты, до потери голоса, надеясь лишь на то, что все чувства затаятся, перестанут рвать сердце, выматывать душу. Почему всё так сложно? Просто невозможно! Он что-то говорит, но в ушах шумело, а на затылок словно налили кипящего свинца. Оттолкнувшись от него, обтерла мокрые щеки ладонями, пытаясь прийти в себя, но не почувствовала облегчения. Дышать было трудно. А сердце с каждым ударом будто падало в черную пропасть.
* *
— Ты просто счастливчик! — выговариваю Гилмору спустя неделю, когда он цветущий и пахнущий, словно маргаритка, лежит на своей кровати и уже порывается сбежать из лазарета. — Если бы не пришел в себя, то через неделю отключили бы систему жизнеобеспечения. Ну зачем ты опять ввязался в эти бои? Зачем ты так… У тебя ничего не болит? — отрицательно мотает головой, длинные пряди волос спутались, я убираю их со лба, осторожно погладив его по голове. Надменный, своенравный, самоуверенный, который раньше, то заставлял задыхаться от досады, то злил до кипучей злости, то вынуждал вспыхивать от обиды, но сейчас такой беззащитный.
— Я что, правда две недели провалялся без сознания, или Сани врет? — сжимая мои пальцы ладонью, он улыбается, устало откидываясь на подушку.
— Правда.
— А ты, все это время была за стеной?
— Была, — соглашаюсь с мужчиной, — как только добралась, сразу к тебе... На обратном пути во фракцию, на драгстер напали стервятники и меня забрали…
И вкратце пересказываю Джаю свои похождения по застенью с самого выезда из города, отпуская все интимные, секретные и вредные его здоровью подробности. Раньше у нас просто не было возможности вот так поговорить, то Джай еще был слишком слаб, то мы ходили в патрули и девчонки вводили меня в курс дела, то с полигонов приходят совсем безрадостные новости. Кажется, отец еще не скоро появится во фракции, атаки продолжаются со всех сторон, а пленные на допросах говорят, что это не конец... Джай внимательно меня слушает, иногда переспрашивая, как только дело доходит до Риза, мгновенно становится недовольным, реагируя на «кочевника» так же негативно, как и большинство бесстрашных.
— Люси, ты что действительно кочевника притащила в Яму? — удивляется Гилмор так, будто я стану врать.
— Не я притащила, а лидер приказал его сюда доставить. Чувствуешь разницу? И потом, он спас меня от стервятников, между прочим. И не один раз, — залепетала я, оставшись недовольной таким уж резким неприятием Риза. — И, вообще, давай больше не будем об этом и сойдемся на том, что не я его притащила, а он сам притащился, потому что хочет инициироваться.
— Так он еще и бесстрашным хочет стать? Ну, вообще, пи*дец! И с какого невообразимо огромного х*я, лидер на это дал согласие? — в его голосе послышалась искренняя обида.
— У нас, вообще-то, народу мало, помнишь? Воевать некому, дальние рубежи атакованы, не время разбрасываться добровольцами.
— Опять ты влезла в какую-то х*йню, Люси. На минуту тебя нельзя оставить, как ты уже по уши в дерьме! — безапелляционно заявил Джай. Ну да, влезла, не спорю. Чего уж там. Но ведь и он знал о том, что я задумала, если такой умный, то что же не отговорил? Как-то это не совсем то, чего мне от него ожидалось после моего исчезновения. Точнее — вообще не то!
— Знаешь что, давай не будем про дерьмо, ты тоже не ромашки тут нюхал, как я погляжу. Сам ввязался, и не надо с больной головы на здоровую.