В прятки с отчаянием
Шрифт:
Шли все молчком, изредка тихо перекидываясь между собой короткими фразами. Меня не трогают, но и спуску не дают, как особо опасному преступнику — стоит только запнуться и замедлить шаг, тут же встряхивают, как котенка, чтоб пошевеливалась. А я не просто устала, кажется, что ноги совсем ватные, но еще хуже только от одной мысли, что Риз придет за мной, один и без оружия, а их много… Слепая паника в который раз затопила сознание, потому что случись чего, я не смогу на ощупь ничего ни сделать, ни как-то помочь и в то же время, ощущая его негласное присутствие где-то неподалеку, его заботу, тревога засевшая в груди и жгучее чувство опасности, словно
Ближе к ночи дышать стало легче от прохлады, но перебирание ног по бездорожью, превращается в пытку, рубашка прилипает к спине, а в бок учащаются тычки за нерасторопность и «нежные» советы не дурить. Мой конвоир нервничает, недоволен. Посылаю его во все места, которые знаю. Да потерпи уж, я ж терплю и не пихаюсь! Интересно, как скоро мы доплетемся до их транспорта? Неизвестно еще, за каким чертом я им так понадобилась, что берегут как зеницу ока… Надеюсь, все-таки не для развлечений? Бл*дь, прям не знаю, не завалиться ли мне в обморок от такого счастья?
Но сколько бы я ни готовилась, услышать подкрадывающиеся шаги Риза, то при звуке выстрелов обмерла и споткнулась на ровном месте. Сердце заколотилось бешено, по ощущениям, совсем рядом упало тяжелое тело.
— Кто дернется, будет покоиться с миром, — раздается уверенный голос. Знакомый голос. Мешок срывают с моей головы, дав полный доступ к кислороду, срезанная веревка освобождает руки, и я, подавив стон, быстро растираю онемевшие запястья, пока Риз заталкивает меня за свою спину.
В ушах ухает набатом, хоть и темнеет, а с непривычки не могу проморгаться, только звуки короткой, нешуточной перестрелки, сорвавшиеся на крики стервятники, ровный и какой-то отчужденный голос безупречного, зазывающего с собой Дея… Что ему от него нужно? Отвлекает… Убьет. Выстрелы снова оглашают окрестности, прервав причитания оставшихся стервятников, и безупречный исчезает в тускло замерцавшем сиянии. Он не выстрелил. Не выстрелил… Земля раскачивается, уходит из-под ног, я поняла, что лес плывет перед глазами. Дышать стало нечем, к горлу подпрыгнул ледяной ком, по телу пробежал озноб слабости и пережитого страха.
— Риз, слава богу, ты пришел, — вырвалось откуда-то из горла, хотя казалось, губы у меня так дрожат, что я должна захлебнуться словами. Посмотрев в его глаза, такие сейчас темные, но с дольками пронзительной позолоты, пролегшими от зрачка, словно туда пролилось солнце, в которых было столько тревоги и чего-то тягучего, что кружилась голова, я так и повисла в руках мужчины, не сразу сообразив, что под ладонью ощущается тепло мягкой, колючей щеки. Риз волнуется, не больно ли мне... А я испытываю такое облегчение, что он тут, рядом, живой... Пальцы гладят, гладят его, и я не могу остановиться, он касается моей кожи губами, беспорядочно целует ладонь, отвечая на прикосновение… Ни разу еще никто не смотрел на меня так. — Я так испугалась, что он убьет тебя.
— Он не убьет меня, Люси. Я ему нужен…
Он стоял так близко, а голос звучал так тихо и вкрадчиво, что становился похож на кошачье мурлыканье. Мужская ладонь легла на напряженную спину, скользнула к плечу, по шее, остановилась на лице, а пальцы нежно поглаживали мою щеку. Сердце в груди забилось надрывно, это легкое, бережливое прикосновение рождало по коже умопомрачительные мурашки, растекающиеся чуть колючими волнами в каждую клеточку тела. Сладкое томление разлилось внизу живота, срывающееся дыхание Риза обжигало пересохшие, так и просящие касания, губы, припущенные
А у меня в груди закручивался настоящий водоворот, туго свиваясь противоречивыми чувствами смущения, растерянности и удовольствия, от его близости, заставляя податься навстречу, замереть… Что же я делаю? Разве это правильно… Но когда мягкие губы коснулись моих, осторожно прихватывая, делясь своими необычным вкусом и нежностью, показалось, будто жар обдал все тело, разбегаясь дрожью и впитываясь под кожу. Пальчики с силой сжались, вцепившись, сминая ткань одежды от сладкого томления, и потянулась сама, неуверенно отвечая, оглаживая налитые напряжением плечи, опуская ресницы и пробуя эти манящие губы как что-то запретное, но оттого только более желанное.
Они теплые, влажные, еле сдерживающие напористые порывы, чутко собирая с моих вспухших, горящих губ каждый вдох, лаская языком, что я тону в этом волшебном ощущении нежности, растворяюсь в его объятиях, становящихся все крепче, теснее. И окончательно сдаюсь, прильнув к мужской груди сильнее, обплетая руками шею, словно пытаясь отогреться в исходящем от него тепле. Вдохнуть, надо вдохнуть, срочно, голова закружилась, земля давно ушла из-под ног… Ты только держи меня, сама я уже не могу, не отпускай.
Все звуки исчезают в диком ритме бьющихся сердец, шума крови в висках, рваном дыхании, в сумасшедшем желании прикоснуться еще, впитать, насладится и запомнить. Взмокшие, растрепанные и непослушные пряди коротких темных волос, путаются в моих пальцах, Риз весь напряжен как каменный монолит, но его ладони мягко исследуют, аккуратно лаская спинку, выгибающуюся от трепетных прикосновений, а потом подхватывают на руки, приподнимая выше, без грубости, показывая, что он не причинит боли. Что не нужно бояться. Не обидит.
Где сил взять, чтобы остановиться? А потемневшая позолота радужки глаз блестит лихорадочно, слишком горячо, упоительно, отвести взгляд никак не получается. Заглянув туда, я проваливаюсь в эту глубину, потерявшись. Мгновение на необходимый вздох и вновь прикоснуться к его губам, погладить его лицо, теплые щеки с ямочками от мягкой улыбки. Оторваться невозможно, я просто не могу остановиться, но так нужно… иначе… Отчетливое желание мучительно пульсирует внутри, сковывая каждую жилку, наливаясь тяжестью внизу живота и сводя бедра до крупной дрожи. Остановись. Остановись же, прошу…
— Пожалуйста, мы не должны… — Я задыхаюсь, забыв как нужно дышать, осознав вдруг, что даже не помню, о чем собиралась просить, умолять, только сбивчиво вышептывала его имя и, тихо выдыхая, старалась сдержать стон. Разум отказывался повиноваться, так остро чувствуя его, треплющее горячим ознобом, тело через одежду. Но припухшие от поцелуев губы непозволительно близко и сводят с ума, вышибая из головы все запреты и сомненья. А он целует, прихватывает, ласкает так упоительно и смотрит на меня бесконечно нежным взглядом, что сердце то разгоняется чугунным маятником, то бьется через раз…