В режиме отладки
Шрифт:
В некоторых случаях отладка добивала более-менее работоспособную, хоть и не без глюков, программу. В этом случае автор начинал писать код набело, успев предварительно пожалеть, что не создал резервную копию.
Так и я. Искал ошибки в своей жизни, что-то нашел и с энтузиазмом первых пятилеток взялся это исправлять. И доисправлялся до того, что сам готов выбросить себя на свалку. Как бракованный продукт, чья более-менее работоспособная конфигурация не была своевременно скопирована…
Приподняв смотревшую на землю голову и оглянувшись на шум приближающихся шагов, я заметил направляющегося ко мне старичка. В синей форменной фуражке и с неизменной сумкой на ремне.
— Ступай себе мимо, — проворчал я, обращаясь к нему, — ты мне больше не сможешь помочь. Разве что родителей моих предупреди… чтоб с чадом повременили. И визитку свою забери.
Нащупав в кармане кусочек картона, я бросил его на землю. Почтальон даже не оглянулся в ее сторону.
— Вы понимаете, что оказываете всем медвежью услугу? — продолжал я слегка смягчившимся тоном, — даете иллюзию, что в жизни все якобы можно исправить. И тем самым поощряете на новые ошибки. Превращаете вроде бы разумных людей в злоупотребленцев, а потом запоздало им отказываете. Если бы люди не знали о вашей услуге… или, напротив, знали, что любая ошибка фатальна…
— То ничего бы не изменилось, — неожиданно перебил меня старичок с непременной пионерской уверенностью, — если бы меня не существовало, или не было той услуги, о которой вы говорите, мир абсолютно ничем не отличался. Причем тут «знали» или «не знали»? Люди ведь и без меня много чего знают. Религиозные проповедники грозят им адскими муками, Уголовный Кодекс сулит суровые кары, а Минздрав предупреждает, предупреждает и еще раз предупреждает. Но люди все равно грешат, нарушают закон и гробят здоровье вредными привычками.
— Почему? — ни с того ни с сего спросил я.
— Может, спросите об этом у них самих? Или у себя, как типичного представителя? Подобные вопросы не в моей компетенции.
— Тогда какого черта вы вообще здесь делаете? Я же сказал — вы для меня бесполезны. Так почему вы здесь крутитесь, вместо того чтоб исчезнуть… как сон? В чем вы еще хотите меня убедить?
— Ни в чем, — отрезал Почтальон, — я здесь не для того чтобы убеждать. А по профессиональному долгу. Вы ведь Владимир Марков, так?
Я кивнул, а старичок продолжал.
— У меня для вас письмо, Владимир Марков. Примите и распишитесь.
Он протянул мне конверт, почтовый бланк и шариковую ручку. Поставив таинственный иероглиф на бланке, я разорвал конверт, адресованный мне на текущую дату. На извлеченном из конверта тетрадном листочке стояла всего одна фраза, выведенная большими буквами.
«ВЕРНИ ВСЕ КАК БЫЛО!!!»
— Верни все как было, — тупо повторил я и оглянулся на молчаливо стоящего поблизости старичка, — а разве так можно?
— Отчего же нельзя? — пожал он плечами и полез рукой в сумку. Порывшись минут пять, он извлек оттуда и представил моему изумленному взору, один за другим, три почтовых конверта. Каждый из них был адресован мне, но в разных возрастах. Школьник, студент-первокурсник, студент старших курсов…
— Не понимаю я вас, людей, — посетовал старичок ворчливо, — сперва отправляете, потом отменяете…
Его разглагольствований я уже не слушал. Судорожно схватив все три конверта и прижав их к себе дрожащими руками, я, сам того не ожидая… проснулся.
7-21 февраля 2010 г.
Задрот
Тяжелая голова с трудом поднялась над партой. Красные от недосыпа глаза вперились в подошедшую учительницу в ответ на ее недовольный окрик. Изо всех сил Валька пытался понять — зачем? Зачем его окликнули, да еще так громко? Что ей надо? И что этим всем надо — кто сидит на соседних партах?
— Ну? Кривцов, вам повторять надо? — голос учительницы звучал словно бы издалека. Словно его обладательница не стояла возле Валькиной парты, а находилась, как минимум, на другом конце класса. Конечно же, этот другой конец находился у доски — учитывая, что парта, за которой сидел Валька, была самой последней.
— Да… — это единственное и многозначительное слово составляло весь Валькин ответ. И этот ответ стал очередным испытанием для учительницы. Для нервов ее и для педагогического терпения.
— Что — «да»? — спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, — ответьте, Кривцов, вы домашнее задание сделали? И встаньте: с вами учитель говорит!
— Домашнее задание… — тупо повторил Валька, поднявшись с парты, — задание…
По классу прокатились смешки. Угодливые и с ноткой высокомерия — с первых парт; звонкие и искренние — девчонок. Что-то вроде «гы-ы-ы» донеслось с ближайших парт — от соседей Вальки по задним рядам. По галёрке, как называла заднюю часть класса учительница.
— На что вы рассчитываете, Кривцов? — вздохнув, завела она свою обычную волынку, — четверть кончается, а у вас ни одной положительной оценки! Хоть бы раз на тройку ответили. Ну ладно школа… так у вас же выпуск через три года. И чем вы думаете заниматься? Надеетесь и дальше сидеть сутками в своем Интернете?
— На порносайтах! — выкрикнули с одной из соседних парт.
— Не, если бы он сидел на порносайтах, — раздался голос другого оратора, — у него бы хоть руки были сильные. А так…
— А ты откуда знаешь?
И увещевания учительницы, и треп подпевал с соседних парт Валька выслушивал молча, стоя и слегка опустив повинную голову. Вернее, делал вид, что слушал; голову же опустил по совсем другой причине. Она просто была тяжела, а стоять так долго Кривцов не привык.
Со стороны его можно было принять за наркомана… при условии, если ты никогда не видел настоящих наркоманов — этих завсегдатаев подвалов и канализаций. Та же болезненная худоба, бледное лицо, красные глаза; тот же взгляд, отстраненный и бессмысленный. И все же в таких как Валька присутствовал какой-то налет… цивилизованности, что ли? Некое свидетельство того, что на них не наплевать хотя бы родителям.