В ритме вальса
Шрифт:
А добряки горожане, протирая очки мягкой фланелькой, тянутся за кошельками, бумажниками и портмоне.
А напрасно. Наденьте очки и внимательно всмотритесь в якутала. Вот он лежит, знакомый вам «стрррадающий брат»! Не ахайте, не звоните в неотложку, не кричите интеллигентными голосами, что ему плохо. Нет, ему слишком хорошо. Он лежит пьяный, как сама грязь. Он пил не ядовитую, как циан, самогонку, а хороший коньяк и закусывал его не каменным черным сухарем, а красной и белой рыбой.
Цела, цела дратва якутала! Обиталище его уставлено стильной мебелью. Есть у него и радиоприемник.
Зайдите к якуталам и убедитесь. Послушайте их радиолы и сыграйте на их роялях. Не жалейте их. Они этого не стоят. Это они, тунеядцы, сознательно разваливают белоушский колхоз, разрушают мосты и срезают нипеля у комбайнов, а потом едут якуталить. Это они, пользуясь исконной добротой наших людей, остервенело требуют субсидий, подачек и пожертвований.
Вернемся, однако, к нашему усатому вокзальному незнакомцу. Как выяснилось в линейном отделении милиции, он, конечно, не Шуйский, не Василий Иоаннович. Но, как ни билась милиция, установить, кто он именно, не удалось. Вид у него был настолько грустный и «погорельский», что сердца у милиционеров начали подозрительно таять, и захотелось отпустить Лжевасилия восвояси…
А зря. Не надо сердцам таять. По якуталу и так одно место плачет, не столь отдаленное. Куда и надо его без всякого либерализма отправить, так как он вполне подпадает под соответствующие статьи уголовного законодательства.
ТРЯСУНЫ
— Уж вы, Питирим Иванович, — сказал заведующий клубом Баранинов, — похлестче их, дьяволов. Говорят, сектанты в нашей деревне появились. Пятидесятники и даже трясуны…
— Будьте уверены! — усмехнулся Мухоморов. — Так прочешу, вовек не забудут.
Заведующий клубом и лектор прошли на эстраду, где стояла небольшая трибуна. Поскольку после лекции предполагалось кино, зал был набит до отказа.
— Тема лекции, — произнес Баранинов, — «Мракобесие религиозных сектантов».
Недобро улыбаясь, Мухоморов взошел на трибуну и начал:
— Товарищи! В дни прогресса грустно наблюдать, что нет-нет да и высунет кое-где голову звериная гидра сектантства… Как известно, — нахмурился лектор, — сектанты отличаются особым, товарищи, коварством и злобой…
Оратор сделал паузу, во время которой взгляд его встретился со взглядом здоровенного рыжего парня из первого ряда. На лице у того было написано негодование.
«Ну и рожа! — подумал Мухоморов. — А уши-то, уши!»
— Нет, товарищи, такого злодеяния, — повысил голос лектор, — перед которым остановился бы сектант в достижении своих подлых целей…
«А кулаки!..» — внутренне ужаснулся Мухоморов и продолжал:
— Порой они стремятся прямо-таки к физическому уничтожению своих идейных врагов — лекторов, агитаторов, дружинников…
По телу рыжего парня прошла драматическая дрожь. В глазах закипела ненависть.
«Изувер, — с ужасом догадался лектор. — Трясун. Задушит и спасибо не скажет».
Мухоморов отпил воды и хриплым голосом сказал:
— Изуверы очень агрессивны, товарищи!
Рыжий приподнялся. Во взгляде полыхала фанатическая решимость. В горле лектора что-то тихо квакнуло.
— А вообще-то, — залепетал Мухоморов, — среди сектантов попадаются и хорошие люди. Семьянины… Да, товарищи! — крикнул он в зал. — Есть еще в среде адвентистов седьмого дня честные граждане, которые…
Парень встал, а Мухоморов быстро добавил:
— Являются даже ударниками на производстве…
Мухоморов вытер со лба пот и осторожно покосился на председательствующего. Лицо Баранинова приняло скучное, отсутствующее выражение.
«Крышка, — пронеслось в голове Мухоморова. — Из лекторов вон, из общества вон. Как худую траву».
— Но мы, товарищи, — преданно глядя на Баранинова, продолжал лектор, — должны разоблачать коварные личины…
Зал издевательски засмеялся. Кто-то свистнул в два пальца.
Собрав со стола бумаги, Баранинов, крадучись, пошел из президиума.
«Конец!» — подумал Мухоморов.
— Боритесь, товарищи, боритесь! — крикнул он вслед Баранинову. — Против якобы баптистов и якобы изуверов…
Зал зашумел, и лектор ринулся за кулисы. Баранинова там не оказалось.
— Кудай-то уехал, — ехидно сообщил лектору киномеханик Саулыч. — В производственное управление, должно быть…
Пребывая в полном трансе, лектор вышел из клуба.
Сердце Мухоморова оборвалось: под фонарем на автобусной остановке маячила исполинская фигура. В неясном свете сверкали, словно гири, рыжие кулаки.
Мухоморов дурно вскрикнул «Папа!» и побежал по лужам в хлюпающую неизвестность.
— Минутку! — загремел сзади ужасающий голос.
Мухоморов поднажал.
— Остановитесь! — орал рыжий.
«Трясуны бегать горазды!» — успел подумать Мухоморов и, поняв, что дальнейшее бегство бесполезно, остановился.
— Ага! — сказал подбежавший трясун.
Мухоморов быстро встал на колени.
— Поверьте, — торопливо застонал он, — я все это неискренне рассказывал на лекции. Не от души… Истинный Христос! — Мухоморов перекрестился. — У меня лучшие друзья — трясуны. На чаек запросто заходят. Бывает, усядемся — и хором божественное…
— Да я вас… — не слушая, закричал трясун и взмахнул кулачищем.
— Богородица, дева, радуйся… — запел Мухоморов.
— Да я вас, — клацая зубами, продолжал рыжий, — хотел догнать, чтобы проводить Я здесь дружинником, Иван Колибрин моя фамилия. Говорят, у нас тут взаправду всякие адвентисты свирепствуют.
Мухоморов, шатаясь, поднялся с колен.
— Я, видите ли, торопился на автобус, — сафьяновым голосом объяснил лектор. — Мне скорей в управление надо.
Взявшись за руки и опасливо оглядываясь по сторонам, лектор и дружинник пошли к остановке. В густых кустарниках им мерещились какие-то дикие рожи. На прощание Мухоморов горячо пожал руку дружиннику и вскочил в автобус. К своему смятению лектор сразу же увидел там Баранинова.