В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
Анна Михайловна помолчала, тяжело вздохнула:
— Не пригодился тайник — ушел веселый Янко, не стало Витеньки. Серчал он на меня последние годы. Виду не показывал, а знаю — серчал.
— За что? — удивленно спросил Сергей: ему казалось, что жили они тогда дружно.
— Не понимала я многое — Шмарину поклонялась, — усмехнулась Анна Михайловна. — Все, бывало, за Кузьму заступаюсь, а Витя сердится: врага своего не видишь, кровь он из нас всех пьет. А мне невдомек — какой же он враг, когда каждую пасху или рождество муки, одежи присылает. А то и сама схожу, выпрошу рубль-два. Витя ярится: не
— Мне казалось, что мы не так уж плохо жили в то время, — пробормотал Сергей.
— Верно, голодные не сидели, зарабатывала я. Да ведь кому не охота получше пожить? — И, точно заспорив с Витей, она разгорячилась:
— С какой радости буду я отказываться, коли добро мне само в руки идет? Чтоб люди дурой обозвали? Дают — бери, бьют — беги! Такая уж наша бедняцкая доля, так жить нас отцы и деды учили…
Точно очнувшись и вспомнив, что живет в другое время, Анна Михайловна взглянула на молодых и заговорила спокойнее:
— Конца краю мы той доле не видели. Никто и не думал, что таких, как Шмарин, можно вымести. Силой казались они нам нерушимой. Эх, Сереженька! Кабы знал ты, какая это была сила! До сих пор дивлюсь — как только ее сумели поломать.
Анна Михайловна подперла рукой голову и глубоко задумалась. Рядом с ней, поджав колени к подбородку, молча сидела Марфуша. Широко раскрытые глаза-глазищи в соломенных ресницах смотрели на колодец. Так вот что происходило давным-давно в этом маленьком домике на склоне безлесой горы!
Глава 9
На пороге восемнадцатого
Поиски и расспросы Сергея разбередили душу Анны Михайловны, уже давно стремившейся открыться, высказаться, поделиться впечатлениями. Узнав, что сын задумал написать книгу о брате, она уже сама заводила разговоры, долго толковала о том или ином событии. Она и совет дала — поговорить со стариками.
Сергей их видел ежедневно. Каждый погожий вечер старики чинно восседали на лавочках возле домов.
В один из таких вечеров Сергей подошел, поздоровался. Старики точно ждали его: закивали головами, раздвинулись, освободили место. Не отказались они и от предложенных папирос, хотя каждый не преминул заявить, что от «фабричной легости» его душит кашель. С чего бы это такое? Табак вроде подходящий, с ароматом, а вот кашляешь…
Отвечали словоохотливо. Им льстило внимание офицера. В рассказах было много противоречивого, неясного. Кто путал по старости, кто воспринял события по-своему, а кто просто все позабыл. Приходилось снова и снова расспрашивать, и Сергей досадовал на себя: ведь жил на этой улице, видел все своими глазами и почти ничего не запомнил. Но как бы там ни было трудно, а уже через неделю Сергей имел довольно ясное представление о революционной борьбе в Мисяже. Права мама: революции противостояли немалые силы. Обстановка была сложной, трудной. Чем больше слышал Сергей рассказов о деятельности первых большевиков Мисяжа, — латыше Яне Балтушисе, которого впоследствии народ перекрестил в Ивана Карлыча, слесаре механического завода Семене Сорокине, первом председателе Совдепа, старателе Федоре Мамушкине с сыновьями, — тем большее уважение испытывал он к этим мужественным, решительным людям, тем больше восторгался их
Эти люди жили и боролась в условиях, отличных от условий других городов Южного Урала. В Мисяже не было крупных промышленных предприятий, не было крепких пролетарских кадров. Недовольство существующим социальным строем бурлило подспудно, стихийно, набирая силу и не находя выхода.
На больших шахтах работали «контрашные» — неграмотные башкиры, которые отчужденно относились к русским. Жизнь у «контрашных» была каторжная, но избавления от нее они ждали от своих старшин.
На мелких шахтах работали старатели-одиночки, одержимые идеей разбогатеть и очень далекие от революционного движения.
В пимокатных, кожевенных, бондарных, гончарных мастерских, в кузницах работало по пяти человек, тоже понятия не имевших о профсоюзе или другой форме рабочей организации. А многочисленной челяди, обслуживавшей богатые дома, жилось вольготнее, чем рабочему люду, и она была на стороне господ.
Правда, имелись в Мисяже и кадровые индустриальные рабочие — железнодорожники. Но они жили в семи верстах от города и в Мисяж наведывались редко…
Вот почему приезд рабочих-латышей явился крупнейшим событием для того времени. В Мисяж прибыли настоящие представители рабочего класса, потомственные пролетарии, члены профсоюза, умевшие организованно и твердо выступать против хозяев.
Старики, с которыми беседовал Сергей, особенно запомнили Яна Карловича Балтушиса, оказавшегося самым опытным в революционных делах. Его не сломили ни тюрьмы, ни преследования. В Мисяже он быстро освоился с обстановкой, познакомился с местным населением и стал сплачивать вокруг себя наиболее решительных и сознательных рабочих. Его всегда окружали люди, к нему обращались за советами, делились горестями. «Душевный был человек Иван Карлыч!» — вспоминали старики.
Мать подтверждала это. Проникновенные беседы, несколько поручений, которые дал брату Балтушис, сделали свое дело: однажды Витя задумал перейти на механический завод. Балтушис выслушал его, сказал:
— Зачем? Совсем не надо. Умный человек везде дело найдет.
А когда Витя начал настаивать, тот резко оборвал его:
— Тебя нам на мельнице нужно. Понял?
Упрямый Витя насупился, но возражать не стал.
«Слушается, как отца родного…» — удивилась Анна Михайловна. Мама припомнила, как она недоумевала тогда: «Почему Иван Карлыч сказал: «Нам нужен»? Кто они, эти люди, которым понадобилось, чтобы ее Витя работал на жмаевской мельнице? Зачем?» Она знала, что сын выполняет какие-то поручения — матери льстило это: вот какого толкового сына вырастила! И тут же думала: не опасно ли?
Время шло. На заводе уже существовал созданный партийной ячейкой профсоюз. Однажды станционные телеграфисты передали в рабочий комитет сообщение о февральской революции. В этот день Балтушис и Витя пришли с работы раньше. Быстро умылись, надели праздничные костюмы и прикрепили к ним красные банты.
— Что за праздник такой у вас? — поинтересовалась Анна Михайловна.
— Моя хозяйка, вы разве не знаете? В Петербурге царя сбросили…
— Батюшки, да что же это такое! — всплеснула руками Анна Михайловна. — Как же теперь жить будем?