В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
С отчаянной бранью накинулся он на Балтушиса. Иван Карлыч, только что весело разговаривавший с красногвардейцами, вдруг стал словно другим человеком, холодным и недоступным. Он выронил только три слова:
— Реквизиция, господин Жмаев!
Жмаев заметался по двору. Чтобы он не мешал работать, к нему приставили часового. Так и сидел на крыльце, не чувствуя, что у него зябнут ноги. Воз за возом уезжал со двора; пустели клети, амбары, конюшни и коровники, сеновалы и погреба. Вот и нет у него ничего! Отобрали хлеб, отберут мельницу — нищий!
По двору проворно, деловито расхаживал
С этой минуты Жмаев готов был разорвать Витю.
— Ну, встренусь! Ну, встренусь! — пробормотал он с такой злостью, что стоявший подле часовой подозрительно оглянулся.
На другой день Жмаева выселили в старый отцовский дом. Нанятых Жмаевым засыпщиков, кулацких парней с окрестных заимок, заменили другими рабочими. На собрании был выбран мельничный комитет, который и стал здесь хозяином. Ларцев притворился больным и отказался работать машинистом. Прислали другого. У ворот мельницы встал часовой — вооруженный винтовкой красногвардеец.
Нет, это был не Витя Дунаев. Балтушис зачислил Витю в боевую дружину. И, конечно, ему выдали винтовку…
Глава 11
Шкатулка
— И-и, милый! — ответила Анна Михайловна, когда Сергей спросил, существует ли еще жмаевская мельница. — Давно снесли кособокую. На том месте баню построили. — И подумав, добавила: — А шмаринские хоромы целехоньки. Сходи, погляди. Чать, любопытно.
А почему бы и в самом деле не сходить?
Непоседливая Марфуша не замедлила высказать свое мнение:
— О чем разговор? Пойдете со мной и все посмотрите.
— Вы-то при чем здесь, Марфуша?
— Так у меня же переэкзаменовка. Забыли?
Оказалось, что в шмаринских хоромах уже нет детского дома, поселенного там в первые годы Советской власти. Детей вывезли за город, на берег озера Светлого — там, на приволье, ребятам было лучше. В шмаринских домах теперь станкостроительный техникум, основанный в годы войны.
Через неделю Марфуша и Сергей направились к шмаринским домам.
Площадка перед большим зданием — та самая площадка, на которую съезжались экипажи со всего Мисяжа, когда Шмарин устраивал бал по случаю получения личного дворянства, — теперь огорожена от улицы решетчатым штакетником. К парадному крыльцу ведет посыпанная песком аллейка, по обе стороны которой густо разрослись черемуха и акация. В чащобе юрко сновали крикливые воробьи.
Вот и бывшая прихожая — большое светлое помещение. Здесь Сергей не был с тех пор, как вместе с матерью и братом приходил в дом золотопромышленника. Повсюду — на стульях, подоконниках сидели студенты. Они лихорадочно, как это бывает только перед экзаменами, перелистывали учебники и конспекты. Никто не обращал внимания на постороннего человека, тем не менее Сергей чувствовал себя неловко. Неудобно как-то ни с того, ни с сего расхаживать по зданию и заглядывать в аудитории. Где же Марфуша?
А Марфуша уже спешила к нему. Она спускалась с лестницы вместе с высоким, худощавым мужчиной и о чем-то ему говорила. Сергею стало немного досадно: он совсем не хочет ни с кем знакомиться, пришел посмотреть и только. Что еще затеяла беспокойная племянница?
— Здравствуйте! — сказал мужчина. — Вы брат Вити Дунаева? Очень рад познакомиться. Дмитрий Елкин. Я многим обязан Виктору. Даже жизнью.
— Сергей Дунаев! — представился Сергей и недоуменно посмотрел на Елкина: что он говорит? Почему этот высокий седой человек обязан Виктору жизнью? Встреча неожиданно приобрела интерес.
— Мы вместе воевали в отряде, — просто ответил Елкин. — Пойдемте ко мне.
Они поднялись наверх, пересекли большой актовый зал. Сцена с кумачовым лозунгом: «Под водительством Коммунистической партии — вперед, к победе коммунизма!» Ряды красных кресел, стенные газеты, плакаты и лозунги, белое полотнище экрана на сцене, тяжелые портьеры на окнах. В этом зале Шмарин устраивал балы и приемы.
Полутемный коридор, по которому когда-то Анна Михайловна вместе с детьми шла в кабинет к своенравному богачу, сейчас не показался Сергею таким мрачным. На дверях комнат виднелись разные таблички: «Химическая лаборатория», «Литейное производство», «Кабинет механики», «Кабинет электрооборудования». В комнате, где Николка Шмарин вопил об утопленном щенке, помещался чертежный зал.
Подошли к двери с табличкой «Директор Д. Г. Елкин». В небольшой комнате стояли письменный стол, сейф, два кресла и шкаф с книгами. Рядом со старинной голландской печью — калориферы парового отопления.
— Здесь была шмаринская молельня, — усмехнулся Елкин. — Вероятно, слышали о таком заведении?
Да, в городе в свое время много рассказывали о шмаринской моленной. Примечательна она была тем, что рядом с киотом Кузьма развесил все полученные им грамоты и медали, а на аналое держал свою дворянскую треуголку. Говорят, часами просиживал он подле нее и собственноручно смахивал пылинки.
— Тут и нашли знаменитую шкатулку. Знаете ее историю?
Шкатулка с золотом! Как же Сергей мог забыть?! Сам Виктор рассказывал о шкатулке, пока Балтушис строго-настрого не запретил упоминать о ней. Запрет был вызван какими-то особенными обстоятельствами. Какими — Сергей не знал.
— Особенного ничего не было, — пояснил Елкин. — Дело в том, что шкатулку не удалось отправить в центр. Она осталась в Мисяже, пока в городе хозяйничали белогвардейцы. Понятно, что чем меньше разговоров, тем спокойней ей было лежать… Когда я начал работать в техникуме и впервые вошел сюда, то, знаете, даже разволновался.
Сергей попросил рассказать о шкатулке.
Вскоре после Октябрьской революции Мисяжский Совдеп принял решение: изъять у буржуазии все самородное и рассыпное золото и отправить его в центр, Ленину. Операцию по изъятию поручили проводить начальнику красногвардейского отряда Балтушису.
Очередь дошла и до Шмарина. После полуночи человек пятнадцать красногвардейцев подошли к его дому. Он был самым большим на улице, возвышался темной и мрачной махиной. Соседние одноэтажные дома казались рядом с ним совсем маленькими.