В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
Шрифт:
В три часа утра я проснулся: кто-то тыкался о мою постель. Это был Джолдаш. Он визжал от восторга, махал хвостом и лизал меня прямо в лицо. Бедняга, должно быть, пробегал весь вечер и всю ночь, отыскивая наши следы, и до того обессилел, что не мог даже есть, а прямо с каким то блаженным вздохом растянулся на своем обычном месте.
28 августа шли по совершенно ровной местности, и животные, за исключением двух больных лошадей, подвигались отлично. В продолжение двух часов мы видели впереди себя красивого кулана-одиночку, с маленьким хвостиком. Кулан бежал то рысью, то галопом, высоко подняв голову, сохраняя красивую осанку и держа нас позади на приличной дистанции. Часто он останавливался, оборачивался и смотрел на нас, издавая своеобразный, хриплый звук, похожий на крик
Косматый Джолдаш наконец погнался за ним, но замечательно: кулан не испугался, а даже остановился и уставился на собаку, которая была так озадачена этим, что присела. А кулан, как будто забавляясь, сам ринулся прямо к Джол-дашу, и настал его черед спасаться. Поджав хвост, мой пес пустился со всех ног к каравану.
Наконец мы свернули к юго-востоку к одетым зеленью холмам, которые манили нас отдохнуть. И здесь оказалось озерко, в которое впадало несколько небольших ручейков. Вода в озере оказалась чуть солоноватой, но имела какой-то неприятный привкус, так что пить ее нельзя было. Ислам отправился на охоту за куланами, но вернулся ни с чем. Вечер был тих и ясен, ни звука не долетало до нашего одинокого лагеря: мы были одни среди этой безграничной пустыни.
XVIII. Куланы и дикие яки
29 августа. Пересекли ряд холмов, ограничивавших озеро с востока, и хрустальную горную речку и очутились в широкой речной долине. В скудно поросшей травой впадине между хребтами мы спугнули красивого кулана, который, по обыкновению этих животных, побежал галопом впереди каравана. Ислам-баю удалось, забрав в обход, подкрасться к нему на выстрел. Данные им по кулану два выстрела не причинили, однако, никакого вреда животному. Кулан отбежал на несколько шагов, потянул носом и опять устремил на нас недоумевающие и любопытные глаза. После третьего выстрела он повернулся и, прихрамывая, медленно побежал к востоку, оставляя за собой кровавый след. Итак, он был ранен; надо было во что бы то ни стало добыть его шкуру. Кулан стал нашим путеводителем и завел нас к северу гораздо далее, чем это было желательно. Правая простреленная нога его висела, болтаясь в воздухе; тем не менее он далеко оставил позади всех нас и даже собак, хотя они неслись стрелой.
Ислам и Парпи погоняли своих лошадей изо всех сил. Я и Эмин-Мирза ехали обыкновенной рысью по их следам. Время от времени кулан останавливался, и в этом месте образовывалась целая лужа крови. Ясно было, что долго он не выдержит, и мы терпеливо продолжали преследование в течение целых двух часов. Наконец посреди болота, находившегося на ровной песчаной поверхности между рукавами речки, кулан упал. Ислам и Парпи, следовавшие за ним по пятам, соскочили с коней и спутали ему ноги. Подъехав, мы и увидали его живехонького, лежащим в самой естественной позе. Он поглядывал на нас, по-видимому не испытывая особенного страха. Иногда он пытался встать и сделать несколько шагов, но тотчас же падал, так как передние ноги его были спутаны. Бабка правой задней ноги была прострелена, так что кость обнажилась. Это был чудесный экземпляр, рослый, статный жеребец, очевидно, вожак стада, которое мы видели незадолго перед тем. Должно быть, в силу своей обязанности быть настороже, оберегать стадо он, желая узнать, в чем тут дело, и ушел от стада так далеко. По зубам ему можно было дать около девяти лет.
В общем, кулан больше всего напоминает мула и представляет переходную стадию от лошади к мулу, но ближе подходит к последнему. Уши у него длиннее, чем у лошади, но короче ослиных; хвост, с пучком волос на самом конце, похож на ослиный. Грива тоже вроде ослиной, торчащая, длиной до одного дециметра, черного цвета, редкая; холка переходит в почти черную линию, продолжающуюся вдоль хребта до хвоста. Спина кулана бурого цвета, брюхо белого; на боках бурая окраска переходит понемногу в белую. Нос острый, уши темные, внутри белые. Ноги, начиная с голеней, тоже белого цвета. Крепкие, но не совсем твердые копыта величиной с лошадиные. Глаза карие, с большим, черным зрачком той же формы, как у лошади и у осла. Грудь широкая и сильно развитая, шея также мускулистая. Особенно сильно развиты мускулы задних ног, приспособленных к быстрому бегу. Ноздри гораздо шире, чем у лошади. Когда кулан время от времени, чуя своих товарищей, фыркал и хрипло ржал, ноздри его раздувались в большие отверстия, окруженные сильно напряженными мускулами.
Вообще широкие ноздри кулана соответствуют его объемистым легким, приспособленным к разреженному воздуху. Персы недаром разрезают ноздри домашним ослам, употребляемым для переноски тяжестей в горах. Опыт показал, что тогда животным легче дышится.
У нашего кулана был, если можно так выразиться, орлиный нос в сравнении с носом осла и более изогнутый профиль. Из-под бровей смотрели кроткие, спокойные глаза. Пока его мерили и затем я срисовывал, он лежал смирно, как будто не чувствуя боли от раны. Его гладили по морде, и он не выказывал страха.
По окончании осмотра и обмериванья бедное животное одним ударом ножа было освобождено из плена. Потом люди сняли с него шкуру, которую с величайшей осторожностью растянули и расстелили для просушки на земле. От туши отделили лучшие куски мяса, остальное отдали собакам.
31 августа мы нашли недалеко к востоку от лагеря совсем маленькое пресноводное озеро, в которое впадал ручей из ледников Арка-тага. Налево от нас находился темный хребет, и мы повернули направо к округленным, поросшим травой холмам. Они вели к новой продольной долине, бедной влагой, но кое-где поросшей травой и кишевшей куланами, антилопами и зайцами. Животные наши были сравнительно бодры благодаря ровной поверхности и, хотя и скудному, подножному корму. Нескольких ослов пришлось, впрочем, покинуть здесь.
1 сентября мы сначала шли по низкому, ровному увалу; твердая поверхность его была бы очень удобной для наших животных, если бы не была вся изрыта маленькими грызунами, которые с писком скрывались в ямках. Лошади то и дело оступались в эти ямы.
Часто попадались небольшие стада, голов в пять-шесть, антилоп-«юргу», или, как их называют тибетцы, «оронго». У этих животных высокие, тонкие лирообразные рога. Как ни старался Ислам подобраться к ним на выстрел, толку не вышло; мы так и не добыли ни одной. Они внимательно поглядывали на нас и затем легкими, грациозными прыжками уносились по холмам вдаль.
За горой опять показалась нежная, густая трава. Поверхность так была усеяна пометом диких яков, что казалась вся в бурых пятнах. Люди подбирали по дороге этот отличный материал для топлива в пустые мешки, болтавшиеся по бокам верблюдов. Благодаря сносной поверхности мы прошли целых 33 километра, прежде чем остановиться на привал в лагере № XVII.
2 сентября мы держались довольно близко к южному хребту. Самым интересным открытием были найденные нами здесь следы пребывания людей. В одном месте южный хребет был точно обрезан, и в свободном пространстве возвышалась куполообразная гора со снежной вершиной; на западной стороне горы виднелся удобный перевал через хребет. Парпи-бай сказал, что узнает это место. По его словам, здесь именно перешли «Боволо-тюря» (господин Бонвало) с принцем Орлеанским.
Пройдя порядочный конец, мы спустились в широкую, неглубокую долину с несколькими небольшими озерами и болотом. По моим соображениям, мы должны были находиться неподалеку от маршрута знаменитой французской экспедиции, и, когда я проверил свои догадки по бывшей у меня карте Бонвало, оказалось, что мы как раз на том же самом пути.
В долине один из людей сделал находку, ясно доказывавшую, что мы действительно пересекли здесь маршрут французов, а именно: он нашел старый верблюжий помет и несколько кусков белого войлока, из которого делают попоны, предохраняющие спины верблюдов от трения вьючным седлом.