В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
Шрифт:
Мы взяли их с собой, чтобы показать Парпи-баю, который затем и удостоверил, что именно такой сорт войлока изготовляется в Чархалыке, где французы запаслись войлоками. Припомнил он также, что французский караван останавливался тут перед тем, как направиться к перевалу. Для меня было очень важно определить пункт, где маршруты наши скрещивались, так что оставленные французами визитные карточки явились для нас приятной находкой.
Рано утром Ислам-бай увидал корову яка с двумя телятами, которые паслись по ту сторону озера. Вооружившись одним из наших ружей, он направился туда верхом. Около обеда он вернулся и с гордостью объявил, что влепил корове две пули, из которых одна пробила ей хребет. Он привязал свою лошадь и затем ползком подкрался к животным. Неопытные телята не подозревали опасности, и мать, желавшая спасти их, легко сделалась добычей охотника. Когда же она упала, телята скрылись за ближайшими холмами.
Видя, что область эта изобилует яками, мы решили не брать шкуры коровы в надежде, что нападем на более красивого быка. Люди только вырубили топором лучшие куски мяса и вырезали весь язык, которым я в течение нескольких дней и лакомился за завтраком. Мясо же оказалось жестким и невкусным. Надо было варить его по нескольку раз, чтоб оно стало хоть немного помягче.
Под вечер увидели мы огромного быка, пасшегося в одиночку. Он, по-видимому, не обращал ни малейшего внимания на лошадей, пасшихся поблизости. Ислам-бай, которого била охотничья лихорадка, подкрался к нему неслышно, как пантера, держась все время под ветром, и принялся осыпать животное выстрелами.
Як упал лишь после третьего выстрела, но тотчас же вскочил и бросился на своего врага. Следующая пуля заставила его завертеться волчком, но затем он опять устремился на Ислама. Так он падал и вскакивал несколько раз; только седьмая пуля уложила его на месте.
Ислам, торжествуя, вернулся в лагерь и заявил, что теперь у нас в руках будет чудесная шкура. Животное лежало как раз на нашем пути, поэтому мы решили, проходя завтра мимо, оставить около яка нескольких людей, которые сняли бы шкуру, и верблюда, который донес бы ее до следующего лагеря.
Итак, 4 сентября мы двинулись дальше. Ислам отлично заметил место между двумя холмами, где упало животное, каково же было его, да и наше изумление, когда мы, прибыв туда, не нашли яка! Верный слуга мой был так поражен, что не мог вымолвить слова. Потом он стал уверять, что як «взаправду был мертв», когда он оставил его вчера вечером. По следам, отпечатавшимся на мягкой сырой почве, мы, однако, увидели, что убитый снова ожил и убрался восвояси, несмотря на свои раны. Следы показывали также, что животное беспрестанно падало, опять вставало и тащилось дальше. Особенно далеко як не мог уйти, и мы, идя по следам, действительно увидали с одного холма, что он разгуливает себе около озерка, уткнув нос в землю.
Когда мы подошли к нему приблизительно шагов на 100, он обернулся, остановился и, высоко подняв голову, воззрился на нас. Пущенная в него пуля привела его в такую ярость, что он ринулся на нас. Мы сочли за лучшее обратиться в бегство, но не успели еще стиснуть ногами бока наших пугливых лошадей, как як был уже в 20 шагах от нас. Тут он, к нашему счастью, остановился, грозно хрюкая, дико вращая глазами, пыхтя и кряхтя, взрывая песок носом и рогами и хлеща себя хвостом по бокам.
Получив еще пулю, он завертелся на месте. Джолдаш бросился было к нему, но тотчас же обратился в бегство, когда разъяренное животное, опустив рога и распустив хвост по ветру, с ревом кинулось за ним.
Десятая пуля попала яку в левую бабку, так что нога заболталась в воздухе, и он, в бешенстве отчаянья, опять завертелся на месте. Одиннадцатая пуля, пронизав лопатку и задев, вероятно, более чувствительные органы, положила конец его мученьям. Як упал на правый бок. Когда мы приблизились к нему, он сделал последнее неудачное усилие встать и скоро издох без судорог и агонии.
После того как мы соединенными усилиями повернули его и придали ему естественное положение, я срисовал его. Это был чудесный экземпляр. «Съеденные» передние зубы показывали, что як был стар. Оба клыка совсем ушли в десны. Внутренние стороны рогов были слегка надтреснуты и тоже обличали возраст животного. Искандер, один из наших таглыков, участвовавший на своем веку во многих охотах на яков, сказал, что убитому яку было около двадцати лет и что вообще дикий як живет средним числом шестью годами дольше домашнего, который к двадцати годам становится негодным.
Як был одет великолепной, густой, ровной шерстью; бахрома на боках была такая плотная, что образовывала мягкую подстилку, когда як ложился, и, должно быть, вполне защищала животное от тибетских холодов. Масти як был черной, только на боках шерсть впадала в бурый оттенок. Вдоль всего хребта шла шерсть подлиннее и тоже черного цвета. Вокруг маленьких карих глаз с черными зрачками шел скорее реденький пух, чем волос. На лбу и между рогами, напротив, волос был густ и похож на кудель; на носу шерсть впадала в серый оттенок.
Язык был покрыт необычайно острыми и твердыми роговыми бугорками, как и у домашнего яка; язык и десны имели синеватый оттенок. Морда была очень широка, ноздри удлиненные и сплюснутые, с чуть косым разрезом. Рога необычайно могучие и страшные с острыми концами. Густая бахрома свешивается с боков до самой земли, когда як стоит, и образует, как сказано, мягкую подстилку, когда он ложится.
Хвост у этого яка был огромный, копыта крепкие, сильно развитые, как и требуется, чтобы носить такую тяжелую тушу по каменистой неровной поверхности.
Само собой разумеется, что вес такой животины громадный. С трудом могли мы поднять одну голову, а шкуру, чтобы взвалить ее на верблюда, едва подняли четыре человека. С головы шкуры не сняли, решив заняться этим на свободе в лагере.
Можно только удивляться тому, что такое огромное животное в состоянии жить и развивать в себе такую мускульную силу в этих горных областях со скудным подножным кормом, который зимой и вовсе пропадает, а летом отличается жесткостью и горечью, так что наши караванные животные могли есть его лишь с голодухи.
Когда яка преследуют, он бежит довольно быстрой рысью, опустив хвост, слегка приподняв голову и волоча по земле свою боковую бахрому. В общем, неуклюжее животное бежит хотя и тяжело, но очень разгонисто и имеет еще то преимущество, что никогда не запыхается, тогда как преследователь скоро начинает задыхаться в этом разреженном воздухе.
Если к яку подойдут поближе и он почует опасность, то пускается галопом, опустив голову и подняв хвост кверху. Выстрелы и пули заставляют его остановиться, а рана перейти к нападению на врага, которому тогда надо держать ухо востро.