В шаге от зверя

Ежова Лана

— Теперь знаешь? — Приподнявшись на локтях, я коротко поцеловала в покрытый легкой щетиной подбородок.

Меня переполняла нежность, хотелось опрокинуть Максима на спину и зацеловать до одури, как он ранее зацеловал меня. Только что-то подсказывало: сейчас инициативу проявить не позволит… он ведь не железный. Вспомнив забавную отговорку, улыбнулась. Очень даже железный и в плане выдержки тоже.

— Нет, не понял. Понадобится вечность, чтобы расшифровать твои предпочтения, а значит, ты моя навсегда, — самоуверенно заявил он и поцеловал в

кончик носа.

Легкие, как прикосновения цветочных лепестков, поцелуи достались и моим вискам, скулам, подбородку. И захватнически-опьяняющие — рту.

Кажется, спать этой ночью мы не будем.

ГЛАВА 20

На моей ладони символ прошлого, права на которое больше не имею. Ключ.

Я захватила его семь лет назад, в надежде, что вскоре вернусь домой.

И вот я здесь. Замок остался прежним, я могу открыть дверь и войти в… чужую квартиру.

Почти сутки назад я узнала, что мое прошлое — фальшь. У меня нет ни отца-алкоголика, ни маленькой сестренки. Нет семьи.

Даже воспоминаниям о пропавшей маме я не могу теперь верить. Настоящие ли они? Или их мне тоже внушили? Кем нужно быть, чтобы обмануть маленькую девочку, заставив поверить, что окружающие люди — ее родные?

Как можно быть настолько жестокой, чтобы одного ребенка подменить другим? Я даже не пойму мотивов этого поступка. Почему я заняла место Веры? И чем больше думаю, тем сильнее ассоциации с кукушкой, подбрасывающей яйца в чужие гнезда.

Я кукушонок… Как же больно!

— Рита, соседка из квартиры напротив приникла к дверному глазку, — шепнул Максим, а затем обернулся и подмигнул наблюдательнице.

Я ощутила чужую панику и даже услышала шарканье шлепанец.

— Вот зачем ты так? Она же сейчас полицию вызовет, — пожурила я Максима.

— А они не приедут, — успокоил он меня. — Мой товарищ предупрежден, на звонки из этого дома реагировать не будут. Если хочешь, я могу вызвонить его, пусть пройдется ещё раз по соседям.

— Думаешь, твой товарищ узнает что-то, что мы пропустили?

— Все может быть, он умеет профессионально опрашивать в отличие от нас с тобой.

— Надо было сделать это раньше, — вздохнула я.

Я могу отличить правду ото лжи. Заставить говорить. Но к чему все эти умения, если не знаешь, что нужно спрашивать?

Потратив полдня, мы выяснили, что семью Градовых в первые дни приезда толком никто и не помнит. Такое ощущение, что она жила здесь всегда.

И это указывало на то, что с памятью окружающих поработал сильный менталист, притом нарочито грубо.

Крепко стиснув ключ и сделав глубокий вдох и такой же выдох, я решительно открыла дверь.

Кажется, в квартире ничего не изменилось. азве что пропал уют и поселилась тоска. Запах затхлости пропитал вещи и стены.

Я прошлась по комнатам, отмечая удручающие детали. Вот за диваном мой припыленный хулахуп. В кресле до сих пор лежит мягкая серая собачка, любимая игрушка Нины, которую мы забыли в спешке

семь лет назад. Она ещё так переживала, когда поняла, что потеряла мягкого друга. К счастью, Майя где-то отыскала похожую игрушку, но заявила, что съездила за ней к нам домой.

У зеркала лежат бусы Веры. Вот белая вязаная кофточка моей сестры… Небо, как же сложно отвыкнуть называть ее так! На холодильнике приклеены наши старые списки покупок — бумага пожелтела, чернила поблекли. Старая обстановка, как дыхание прошлого в спину. Холодит и будоражит.

Под ногами скрипел старый, вытертый паркет — ремонта эта квартира не видела, похоже, со дня вселения семейства Градовых.

Градовы… Интересно, а какая у меня настоящая фамилия? Может и Маргарита не настоящее имя?

Будет обидно, если меня зовут иначе. Например, Агриппина, Еннафа или Пульхерия.

— Рита, ты в порядке? — Максим коснулся моего локтя.

— Все хорошо, не переживай.

Глухая тоска в душе нарастала. Я ностальгирую и сожалею вместо того, чтобы искать ответы. С таким подходом я точно ничего не найду, надо собраться.

— И что теперь? Как быть дальше? Куда идти?

Максим пожал плечами и тотчас насторожился, прислушиваясь.

— Что?

— Кто-то подошел к двери.

— Старушка из соседней квартиры, набралась смелости и выглянула?

— Нет, — покачал головой оборотень. — Шаги другие, но тоже пожилой человек.

Сердце забилось быстрее. Неужели домой вернулась раньше баба Зоя?

Заскрежетал ключ в замочной скважине, подтверждая догадку. Мое сердце, будто взбесилось, норовя выскочить через горло.

Я не знала, чего ожидать от женщины, которую считала дальней родственницей отца.

— Вера? Нина? — встревоженно позвала с порога баба Зоя. — Девочки мои, вы вернулись?

Меня бросило в холод. Она звала не одну Веру, она звала обеих сестер.

Но не меня.

Седовласая пухленькая женщина в синем сарафане влетела на кухню и охнула:

— Вы кто?!

Такой знакомый жест — прижатая в испуге ладонь к сердцу.

Каждый раз, когда Вера не слушалась, бабе Зое становилось плохо. Она пила сердечные капли и тихонько причитала, что внучка ее не любит. Тогда было страшно, мы верили, что у нее больное сердце. Мы даже подумать не могли, что она играла, манипулируя близкими. Вера плакала каждый раз, когда бабка ломала ее волю, устраивая показательные, полные драмы выступления.

Сейчас же она не притворялась. Я чувствовала, что ей по-настоящему дурно.

— Здравствуйте, Зоя Никитовна. Это я, Рита.

Нижняя губа пожилой женщины задрожала, в серых глазах заблестели слезы.

— Рита… А где мои девочки? Мои внучки?

— Зоя Никитовна, поверьте, они скоро к вам вернутся, — пообещала я твердо.

Хотела еще и поклясться, но Максим, предугадав, не позволил — сжал локоть.

— А почему не приехали сейчас?

Меня осенило, и я нагло соврала:

— А у Нины концерт, Вера осталась ее поддержать.