В шаге
Шрифт:
– А что сейчас не слишком?.. Всё ускорилось, всё вверх тормашками!.. Кстати, что такое тормашки?.. Вот видишь, ещё не узнали, а уже спешим мимо и дальше!.. Время такое. Хорошо, что согласился. Сейчас хватать нужно сразу, второго шанса не бывает!
Я покосился на её воспламенившееся лицо, у неё даже дыхание прервалось, словно оказалась на вершине крутой горы, а дальше тёмная пропасть.
– Знаю, – ответил я осторожно. – Время такое, второго шанса ни на что не будет. Но я, похоже, всё-таки где-то в глубине чистейшей души мохнатый консерватор.
– Это
– Это ты зря, – сказал я с укором, но ощутил, что она права, всё же на автомате прикинул, как сложится, если вдруг окажутся вдвоём в небольшой однокомнатной квартирке дольше, чем для короткой случки. – Я не рассматривал тебя, как козу…
– А на корову не тяну, – сказала она серьёзно, – да и зачем тебе корова?.. Я твоя коза, я тебя понимаю и без нейролинка. Хорошо, что согласился! Такие возможности!.. А потянуть потянешь, как здоровенный индийский слон.
– Африканский крупнее, – уточнил я отстранённо, вспоминая слова директора, – но его объездить труднее. Да, я уже принял.
Она уточнила:
– Так это точно?.. Тебе предложили… и ты сказал, что берёшься?.. Так чего ты сейчас? Давай берись! Чего расселся?
– Уже взялся, – ответил я сварливо. – Разве работаем только в кресле перед компом?.. Всё время в труде, как башкирская пчела. Ну, за некоторым исключением, не дерись. Хотя, конечно, администрирование будет отжирать часть драгоценнейшего времени.
– Ты останешься нейрохирургом, – заверила она. – Коллектив понимающий, не манагеры недобитые, а научные сотрудники. Позвони нашим! Или пошли голосовку. Пусть знают уже сейчас, чтобы утром явились бодрые и готовые ломать и рушить.
Я сказал со вздохом:
– Наверное, ты права, хоть и красивая.
Она заулыбалась польщённо, но послушно умолкла, а я прижал пальцем мочку уха и сказал отчётливо:
– Алиса, сообщи всем нашим, что я уже не начальник отдела, а директор нового центра. И буду дрючить всех в хвост и гриву, так как знаю, кто когда халтурит!
Ежевика сделала ещё по чашке кофе, принтер выдал две сдобные булочки, горячие и вкусно пахнущие, но, как только я протянул к ним руку, требовательно звякнул смарт.
На экране появилось лицо Бронника, я кивнул Ежевике, чтобы отодвинулась, не попадала в обзор, сделал лицо очень внимательным и серьёзным, включил взмахом руки обратную связь.
– Слушаю вас, Сергей Павлович.
Директор сказал отрывисто:
– Извините за неурочный звонок, но должен предупредить, у вас скоро появятся с визитом члены совета по этике.
Не говори о чёрте, подумал я раздражённо, даже не думай, а я вот подумал, они сразу и нарисовались на горизонте событий.
– С визитом? – уточнил я. – Какая-то новая структура?
Директор чуть наклонил голову, лицо оставалось непроницаемым, но я отчётливо уловил идущие от дисплея флюиды недовольства.
– Академия наук учредила. Под давлением, конечно.
– Правительства? – спросил я.
Он ответил сухо:
– Да. А те уступили под нажимом самой крикливой части общественности. Ничего не поделаешь, нами снова правит то, что погубило Рим. Очень прошу вас ради дела держаться мирно, в рассказы о будущем не вдаваться. Это их пугает и сразу превратит в явных противников. Лучше расскажите, что пьёте, какие шашлыки жарите на природе и как в соцсетях размещаете фотки застолий.
Меня ощутимо передёрнуло.
– Сергей Павлович!..
Он сказал с сочувствием:
– Знаю-знаю, до такого уровня вам никогда не пасть, зато их успокоит. Вы же знаете, сейчас даже извозчики говорят о важности этики, соблюдения её принципов в развитии науки… Не дёргайтесь, привыкайте. Теперь вы ещё и администратор, должны говорить общественности то, что нужно, а не то, что думаете.
Я сказал горько:
– Как же мы все изолгались…
– Во главе Константинопольский, – сообщил он ровным голосом, – когда-то был неплохим актёром, но у него первый зам – шоумен Гарик Касторский, второй – телеведущий, не помню имени, но часто мелькает в жвачнике. Ещё в их комитете видные артисты цирка, два джазмена, три женщины горизонтального промысла, одна из них депутат Госдумы.
Я сказал с чувством:
– А как насчёт одноногой негритянки-трансформера, то бишь трансвестита?
Директор скупо улыбнулся.
– Не отыскали на просторах Отечества. Но геи в Совете почти все. Ничего не поделаешь, профессия такая. Если там и есть гетеросексуал, то таится. Сейчас прогресс идёт с опаской и поглядывая по сторонам, а научные сотрудники набивают татухи, чтобы их принимали за простой народ, которому всё, простите за выражение, дозволено.
Я пробормотал убито:
– Что за бред…
Директор сказал с сочувствием:
– Терпите. Начало движению дали Штаты, когда актёр побывал в президентах, потому сейчас уже во главе десятка государств шоумены и артисты цирка. В общем, я вас предупредил. Держитесь, не давайте поднять шум! А искать повод будут, у нас народ протесты обожает. Была Страна Советов, стала страной протестов.
Я стиснул челюсти с такой силой, что кольнуло в висках. Вот и первая беда, которую не предусмотрел.
– Спасибо, Сергей Павлович, – сказал я сдержанно. – Посмотрим, что получится. У них какие полномочия?
– Никаких, – ответил он с удовольствием. Но тут же снизил тон и предупредил совсем другим голосом: – Но влияние огромное!.. Вы же знаете, ныне толпа на улицах определяет, как нам быть и куда идти. Панэм эт цирцензес ей уже мало, теперь берётся править Римом!.. Ленин был прав насчёт кухарок. Держитесь, Артём Артёмович!
Он кивнул, экран погас, Ежевика даже дыхание задерживала, не шевелится, а я ещё с минуту сидел, оцепенелый, чувствуя лютейшее бессилие перед надвигающейся тёмной силой.