В шесть тридцать по токийскому времени
Шрифт:
— Это чисто психологический момент, господин Сигэки. Программа действий Янагиты могла касаться кого-нибудь другого.
— Других уже не было. Из пятерых, знавших Сунгарийца, остались мы двое: я и генерал. Себя, надо полагать, он не вносил в список приговоренных. То, что нас двое, я узнал, правда, не 19, а уже 20 августа, на рассвете, но от этой разницы во времени дело не менялось.
В полночь Янагита зашел ко мне в комнату и спросил:
— Вы готовы?
Я решил, что настала минута, о которой генерал предупреждал меня, и стал собираться. Собственно, все было собрано, оставалось только
— Не надо.
Вероятно, он имел в виду совсем другую готовность. Вещи не играли тут никакой роли. Защелкнув замок, я отодвинул чемодан от себя и посмотрел недоуменно на генерала.
Он должен был объяснить причину внезапной перемены в своих планах. Но объяснения не последовало. Янагита заговорил совсем о другом:
— Вы испытывали когда-нибудь желание быть выше по званию?
Это можно было расценить как шутку, хотя сейчас ни я, ни генерал не были расположены шутить. Слишком невесело складывалась наша судьба в Дайрене, да и вообще судьба японцев. Мы доживали свои последние дни в том мире, который именовался нашим. Я был совершенно подавлен.
— Простите, капитан, — продолжал Янагита. — Мы мало думаем о тех, кто рядом с нами. Вы заслуживаете большего, чем имеете.
Шеф, оказывается, не шутил. Он размышлял о жизни и о путях, которыми идут по ней люди. Янагита философствовал в эту, совсем неподходящую для высоких взлетов минуту Философствовал перед подчиненным, собравшимся в далекий и страшный для него путь. Меня не занимали ни чины, ни блага, приносимые ими, я хотел избавления от тяжести.
По выражению моего лица Янагита догадался, что я далек от всего, что говорит он. Неизмеримо далек. Мне нужен был приказ, сигнал к действию. Когда нервы напряжены до предела, только обычный, грубый толчок способен восприниматься, остальное мешает, путает, раздражает.
— Мы едем сегодня? — перебил я Ячагиту.
Он вздрогнул от этой нетактичности: его доверительный тон, его раскаяние были отвергнуты.
— Нет… Еще не ясно, будет ли принят ультиматум Запада. Еще ничего не ясно, хотя конец уже предопределен всем ходом событий. Видимо, неделю мы продержимся здесь, если русские продолжат движение первоначальными темпами…
— Дайрен будет защищаться? — спросил я.
— Способен, во всяком случае. Но до этого вряд ли дойдет. Мне не хотелось бы видеть конец… Скажите, Сигэки-сан, есть ли у вас адреса явок в Китае и на островах?
Вот о чем он беспокоился.
— Я не занимался этим последнее время… Все передано в военную миссию. Они держат связь с агентурой на южном побережье. Если, конечно, не поторопились уничтожить списки по приказу генерального штаба…
При упоминании миссии Янагита почему-то помрачнел, глаза его беспокойно забегали. Я расценил это как проявление недовольства моими действиями. Мне и в голову не пришла истинная причина волнения шефа. Да и как могла прийти, когда я не ведал о событиях, происходивших в это время в здании японской военной миссии? Даже торопливый взгляд Янагиты, брошенный на часы, не внушил мне никакого подозрения. Лишь утром я понял, почему шеф вел себя так. Наш разговор совпал с моментом приведения в исполнение его приказа о ликвидации одного из пятерых, посвященных
— Это было бы печально, — произнес Янагита.
Я снова ничего не понял.
— Уничтожение списков еще не полная потеря явок, — попытался я вернуть надежду шефу. — Они сохранились в памяти сотрудников. Частично, естественно…
— Весьма печально, — повторил Янагита. Мой довод никак не окрылил его, напротив, привел в еще большее уныние.
— Разрешите, я поговорю с капитаном Аримицу, — предложил я спасительный выход.
Янагита поднял предостерегающе руку:
— Никакого Аримицу… Нет-нет…
При полковнике Такеока, начальнике Дайренской военной миссии, Аримицу был кем-то вроде доверенного лица и ближайшего помощника. Все, что знал капитан, становилось достоянием полковника. Поэтому, видимо, Янагита не захотел открывать свои намерения Аримицу.
— А если капитан Андо? — заменил я кандидатуру. — Он очень порядочный человек…
— Андо?! — задумался Янагита. — Это маленькое лысое существо с наивными глазами…
— Да. С наивными глазами.
— Что ж, Андо, пожалуй, подойдет… Поговорите с Андо!
— Можно сослаться на вас при изложении просьбы?
Взгляд Янагиты, обеспокоенный, торопливо обегавший комнату, вдруг остановился на мне.
— Зачем?
Я попытался объяснить:
— Так может спросить и Андо: «Зачем?» Я вряд ли сумею придумать что-либо. В такой обстановке невозможно найти причину. Ее просто нет. Авторитет командира заменит неубедительную версию. Ваш авторитет…
— Постарайтесь обойтись без меня.
— Сумею ли… Я всего лишь офицер для особых поручений.
Янагите почудился в моей реплике намек на слишком медленное продвижение подчиненного по служебной лестнице, хотя я не имел ничего подобного в виду. Просто, моя должность не давала мне права на соответствующий разговор с сотрудником миссии, и тем более на категорический тон. Без санкции генерал-лейтенанта или его приказа никто не дал бы мне секретных сведений.
— Моя вина, — склонил покаянно голову Янагита. — И я снова прошу прощения. При первой же возможности ошибка будет исправлена…
Он был неузнаваем, этот Янагита.
— Благодарю… Я забочусь лишь о положительном исходе встречи с Андо… Он не волен в своих поступках, ему нужен хотя бы намек на желание командующего.
Я опять заставил Янагиту задуматься.
— Намек, туманный намек… Этого достаточно для Андо?
— Если нет ничего другого… — пожал я плечами. Предприятие, затеянное генералом, казалось мне по-прежнему сомнительным. Вряд ли один я смог бы добыть нужные сведения.
— Ничего другого нет, — подтвердил Янагита. — Это все…
Он повернулся, чтобы уйти.
А срок? Янагита не назвал время, которое предоставляет мне на выполнение задания.
— Сейчас в миссии никого нет, — напомнил я шефу.
Ему пришлось остановиться и взглянуть снова на часы.
— Пожалуй, нет. Один дежурный… Завтра, то есть сегодня утром, вы найдете Андо. Он человек пунктуальный. — Генерал как-то насмешливо скривил губы: — Маленькое лысое существо с наивными глазами…
Я кивнул. Я согласился с Янагитой, хотя слышать эту насмешливую фразу было неприятно. Грустно было отчего-то…