В шесть тридцать по токийскому времени
Шрифт:
— Особенно в китайской компании. Они этими вещами, — он показал на сигару, — не балуются. И вообще, запах табака — улика… Легко установить твое присутствие в доме. А часто это нежелательно, весьма нежелательно… Что я вам толкую, вы китайцев лучше меня знаете…
Подлокотники не спасали. Господин в сером углублялся в такие профессиональные дебри, что жутко становилось. Поярков почувствовал, как немеют от напряжения его ладони и как проходит дрожь по всему телу. Тайна его стала достоянием противника. А он считал себя идеально замаскированным.
Играть в прятки не было смысла: партнер
Открыт! Когда это произошло? Катька его знала, Веселый Фын знал. Все знали.
— Чиновники давно приобщились к европейским обычаям, — включился наконец в разговор Поярков. — Я не замечал, чтобы они очень страдали от табачного дыма. Сами дымят…
Пока включение было формальным и отношение к объекту нейтральное: не стал Поярков на позиции собеседника.
— Ну такие, как Чжан Цзолин, конечно, отбросили традиции, да и вся его клика оевропеилась, а простые китайцы еще держатся прошлого. Оно для них — и закон, и философия, и, если хотите, откровение. Прошлое — сила, препятствующая разрушению нации под воздействием подпочвенных вод современности. Традиции китайцев достойны уважения, и не только уважения — преклонения, если хотите. Я люблю Китай и даже принял китайское подданство. Перед вами — китаец…
Господин в сером беззвучно засмеялся, и облака дыма одно за другим вырвались из его рта.
«Китайский подданный. Гражданин Китая!» Что-то, кажется, слышал Поярков о европейце, принявшем китайское подданство. Но где?
— Вас вынудили обстоятельства или покорили традиции? — полюбопытствовал Поярков.
— Меня подкупила перспектива… Этакая махина, материк целый. И первозданная наивность. Непаханые земли! Фигурально выражаясь, естественно…
Человек в сером говорил правильно по-русски. Очень правильно. Но он не был русским. И, конечно, он не был китайцем. Не был англичанином, не был французом. Немцем тем более. Определить его национальность было невозможно. Во всяком случае, Поярков не определил и мучился напрасно, чтобы угадать, кто же его собеседник.
Говорил он с акцентом. С каким — непонятно. Не поляк же, в конце концов!
— Вы, надо полагать, сошлись с ними по необходимости? — спросил в свою очередь человек в сером. — Трудно на чужбине…
Поярков вздохнул. Он повторил тот же прием, что и в разговоре с японцем на Цицикарской улице. Эмоции всегда неопределенны, и пусть собеседник принимает их так, как ему удобнее.
— Однако, что мы все о китайцах… Это — вчерашний день, — небрежно отбросил господин в сером то, чем восхищался только что и что защищал с таким старанием. — Мы потрудились на них, и потрудились на совесть… Дань прошлому отдана.
Он тоже вздохнул. Это была грусть, и, кажется, искренняя. Пояркову почудилась влажная искра в его глазах. Или господин в сером великолепно играл. Позже, много позже, Поярков узнал, что собеседник его действительно был нежно привязан к этому прошлому.
— Жить прошлым смешно и, простите, глупо. Вспоминать, и то изредка, вот так, за бокалом хорошего вина и в обществе единомышленника… — Он сделал паузу, взвесил свой довод, и он показался ему не слишком убедительным. — Лучше наедине с самим собой. Ваш Чжан Цзолин давно съеден червями, сын
Господин в сером манерно отвел руку с сигарой, и мизинец его, украшенный большим перстнем, поднялся вверх. Камень вспыхнул голубой короткой молнией и как бы подчеркнул благополучие его обладателя и значение того, что он говорит.
— Не надо работать на покойников, друг мой! Впрочем, вы, наверное, не работаете давно уже… Покойники, как правило, банкроты. Им нечем платить. А это немаловажное в нашем деле обстоятельство…
Он затянулся сигарой, выпустил дым и сквозь него посмотрел на Пояркова. Прищурившись, как смотрят в скрытое туманом и трудноразличимое.
— Есть в наше время не банкроты? — откликнулся Поярков.
— Преуспевающие обычно не банкроты. Им надо раскошеливаться, если хотят двигаться в нужном направлении, как говорят, смазывать колеса. Ведь когда торопишься, колеса должны крутиться быстрее.
Поярков отпустил подлокотники. Ему стало немного легче, он начинал понимать, куда зовет его собеседник, этот господин в сером.
— В общем, тут тоже необходимость.
— Пожалуй…
— Вы говорите от их имени? — пошел в открытую и Поярков.
— Да.
— Можно быть откровенным?
— Безусловно… Только откровенным, Борис Владимирович. У нас деловая встреча.
— Вы предлагаете работать на японцев, так я вас понял?
Человек в сером поднял руку со своим красивым перстнем:
— О, это не та откровенность! Называть хозяина не следует.
— Есть заменяющий иероглиф?
— Разумеется, но он появится лишь после того, как я услышу «да». Пока еще «да» не прозвучало.
Поярков почувствовал, что можно перейти в наступление:
— У нас, как вы сказали, деловая встреча… Условия?
Господин в сером встал и прошелся по кабинету. Он был доволен ходом беседы.
— Это другой разговор… Совсем другой. Будем считать, что «да» вы произнесли все же. Не возражайте, я не требую письменного обязательства, у меня нет записывающего аппарата и за портьерой не стоит свидетель… И я, тоже будем считать, предложил условия, вполне вас устраивающие. Вполне… — Господин в сером улыбнулся и вроде бы подмигнул Пояркову: не пропадете, мол. — Мы поняли друг друга. Этого достаточно на сегодня.
Он остановился, вынул из бокового карманчика галифе часы, нажал на кнопку — крышка, щелкнув, поднялась.
— Отметим время заключения договора… Девять часов сорок две минуты… Проверьте, Борис Владимирович!
Часы подплыли к лицу Пояркова.
— Я не ошибся?
— Нет. Девять сорок две… Хотя уже сорок три.
— Пусть будет сорок три. А теперь отдохнем… Катюша!
А, черт возьми! Свидетель все же был. Катя открыла дверь, и, сияющая, вошла в кабинет.
— Горькую несут!
Это был известный в китайских и японских шпионских кругах секретный агент, называвшийся то господином Ли, то сэром Стейлом, то капитаном Милкичем, то синьором Вантини. Настоящее имя его стало известно спустя несколько лет и Пояркову, когда в Англии вышла книга «Секретный агент Японии». На обложке стояла фамилия автора: Амлето Веспа. Был он китайцем итальянского происхождения.