В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту
Шрифт:
Первым делом, однако, я собиралась купить новую обувь для своих отекших ног. Я была на седьмом месяце беременности, и мое тело было раздутым и тяжелым. Я совсем перестала носить красивые туфли, и теперь даже мои ортопедические ботинки с плоской подошвой к середине дня врезались в кожу вокруг стопы. Я зашла в огромный обувной магазин и принялась искать полки с туфлями на плоской подошве.
Подходя к нужным мне рядам, я почувствовала, что начинаю терять равновесие. До меня вдруг дошло, что я не помню, как приехала сюда на машине. Я осмотрелась вокруг – неужели меня кто-то подвез? Нет, я была одна, значит, за рулем была я. Было странно, что я так быстро об этом забыла, но списала все на недосып. Только что подошел к концу очень загруженный месяц работы в интенсивной терапии, на протяжении которого я дежурила каждую четвертую ночь, и мне приходилось сильно бороться с тем, чтобы не сомкнуть глаз, стоило присесть хоть в сколько-нибудь удобном месте.
Я нашла отдел с неприметной удобной обувью и принялась изучать ассортимент. Какая-то женщина все повторяла: «Простите, простите», все больше раздражаясь из-за того, что я мешаю ей пройти. Видимо, первые четыре раза я ее не расслышала. Я замотала головой, туман рассеялся, и оказалось, что я стою прямо в проходе с двумя туфлями в руках, уже достаточно давно их рассматривая. Почувствовав себя неловко, я сделала вид, что просто никак не могу выбрать между ними, и понесла обе пары на кассу.
Я подумала, что нужно двигать домой, однако решила заскочить в продуктовый – вроде бы мне нужно было что-то там купить. Магазин показался мне непривычно большим, и было сложно в нем сориентироваться. Сделав всего пару шагов, я стала так часто дышать, словно заезжала на велосипеде на крутой холм. Мозг отказывался работать, и ускользающие мысли разделяли длинные промежутки затуманенной тишины. Я не смогла вспомнить, зачем пришла, и в итоге вышла из магазина, купив лишь непонятно зачем маленькую баночку ванильного сахара. У меня была встреча с подругой Даной, тоже врачом, – мы договорились вместе поужинать. Возможно, она могла бы помочь мне разобраться, почему я так странно себя чувствую.
Когда началась боль, у меня перехватило дыхание от ее натиска, однако она отступила так же стремительно, как и пришла. Первой моей мыслью было: «Ладно, со мной и правда что-то не так. Я не сошла с ума». Я посмотрела на сидящую по другую сторону стола подругу и сказала: «Что-то мне не хочется есть». Выражение моего лица поведало ей больше, чем слова, которые мне удалось из себя выдавить. Я осторожно отодвинулась от стола, опасаясь, что любое движение может вызвать новую нежданную волну боли, и вышла из ресторана, с волнением зашагав по тротуару.
Всплеск адреналина, вызванный взрывом боли, очистил мой разум. Я понимала, что нужно с толком использовать эту возможность, прежде чем случится что-то еще. Успокоившись, я позвонила своему мужу Рэнди: «Я себя неважно чувствую… мой живот… очень странно, больно… не знаю… но ты не переживай, ребенок в порядке».
Меня покоробило от того, насколько беззаботным был мой голос. Не желая его напугать, я слишком перестаралась – звучало так, будто это обычное недомогание. Я решила начать заново: «Думаю, возможно, тебе придется отвезти меня в больницу. – Я решила попытаться объяснить свое потерянное состояние в течение дня: рассказать про провал в памяти в обувном, одышку и чувство дезориентации в продуктовом. И просто добавила: – Не думаю, что мне следует садиться за руль», в надежде, что этого будет достаточно. Рэнди, адвокат в юридической фирме, сказал, что приедет, как только ответит на какое-то мифическое «последнее письмо», дав мне тем самым понять, что мне действительно не удалось донести до него всю неотложность ситуации.
Дана, наблюдая за мной из окна ресторана, поняла, что я говорю слишком расплывчато и непринужденно. Она хорошо меня знала – по своей природе я не была паникершей. Она была уверена, что обычно я всегда надеюсь на лучшее и не стану лишний раз беспокоить своего мужа. Рэнди подобными знаниями не обладал, так как мы были женаты менее года. К счастью, Дана никогда не считала лишним перестраховаться и позвонила ему сразу же, как я повесила трубку: «Не знаю, что она тебе там сейчас сказала, но ты должен приехать немедленно. Я отвезу ее домой, и мы будем ждать тебя там».
Так он и сделал. По сей день он уверяет меня, что так и не ответил на то самое письмо, хотя я в этом не уверена. Могу себе представить, что теперь, когда он знает, что произошло позже в тот день, он просто не может позволить себе представить, что задержался за своим компьютером хотя бы на секунду. Если верить ему, он чуть ли не бегом устремился к своей машине.
Дана быстренько отвезла меня домой – я жила всего в двух кварталах. Когда мы зашли, я обратила внимание на пачку соды на кухонном столе. Она напомнила мне, как меня утром изводила изжога и я выпила холодного молока с содой, чтобы попытаться ее утихомирить естественным способом. Я старалась избегать любых лекарств, которые могли навредить ребенку, даже если речь шла о совсем безобидных антацидах. Я тут же подумала, не стала ли боль следствием того, что кислота разъела мне желудок и попала в кровеносные сосуды брюшной полости.
Все врачи склонны пытаться самостоятельно поставить себе диагноз, хотя результат редко бывает обнадеживающим.
Осознание того, что перфоративная язва могла бы теоретически объяснить ужасную боль, на деле никак не помогало, так как я могла запросто назвать еще как минимум пятнадцать потенциальных причин, расположив их в порядке убывания степени тяжести. Выбрать подходящую в тот момент возможным не представлялось.
Мы зашли в гостиную, где Рэнди и застал меня десять минут спустя. Я стояла на коленях на полу, прижав к животу подушку – к этому моменту я перепробовала уже все возможные акробатические этюды, чтобы смягчить боль. В конечном счете оказалось, что если лечь горизонтально на правый бок поперек подлокотника кожаного дивана, положив правую руку на пол, то боль слегка затихает. Мне тогда было невдомек, что, сдавливая печень подлокотником дивана, тем самым я замедляла поток хлещущей из печени крови и что у меня оставалось меньше двух часов, прежде чем в моих артериях, венах и сердце не останется и капли крови. Я решила – соображала я явно плохо, – что раз боль удается утихомирить в такой позе, то можно и не торопиться ехать в больницу.
«Когда я ложусь вот так, все не так уж и плохо», – объявила я, гордясь тем, что, наконец, нашла подходящую позу.
Совершенно не впечатленные моим достижением, они лишь покачали головой и продолжили спорить, отвезти ли меня в больницу или вызвать «Скорую». «Скорая» казалась самым надежным решением, однако исключала возможность выбора больницы, в которую меня отвезут. Мне же очень хотелось поехать в свое родное учреждение. Не то чтобы я думала, что раз я там работаю, то обо мне лучше позаботятся. У нас был просто огромный штат и столько разных врачей, что вообще мало кто друг друга знал. Вместе с тем, работая последние три года там в отделении интенсивной терапии, я своими глазами видела, насколько качественный и квалифицированный медицинский уход любой сложности мы могли предоставить. Я знала, что мы способны на то, что больше нигде никому не под силу. Я нам доверяла.
Мысль оказаться в роли пациента в неизвестной мне больнице показалась слишком радикальным решением. Мне хотелось думать, что я по-прежнему хоть как-то контролирую ситуацию, хотя в душе я понимала, что все уже давно вышло из-под контроля. Просто мне казалось, что если я это признаю, то это тут же станет неопровержимым фактом… Я буду просто лежать в этой позе на диване в нашей гостиной, пока боль не пройдет.
Еще долгие годы потом я не перестану бесконечно и совершенно необоснованно проклинать тот диван. Буду говорить, что мне не по душе оранжевый оттенок его коричневой кожи, его громоздкость. Рэнди же будет всячески его защищать – он влетел ему в копеечку, да и к тому же муж специально заказал для него кожу, полагая, что она непременно должна быть именно этого оттенка коричневого. Он воспринимал мою неприязнь к дивану как обвинения в его прежней холостяцкой жизни, символом которой было обилие обитой коричневой кожей мебели. Я поняла, насколько глупо без конца выражать свою неприязнь к дивану, не объясняя, почему именно он меня так задевает, какие воспоминания он воскрешает в моей памяти. Вместо этого стала через силу пытаться смириться с ним, пока не поняла, что больше попросту не вынесу. Лишь в этом году, внезапно решив заняться перестановкой мебели, я оттащила тяжелый диван в гараж, заявив, что больше не хочу видеть его у нас дома, так как вместе с ним меня преследовали ужасные воспоминания о той ночи. Обнаружив его в гараже, Рэнди покачал головой и сказал: «Надеюсь, ты не притащила его сюда сама. – После чего добавил: – Почему ты не говорила мне, насколько сильно ты его ненавидишь?»
«Я говорила, – напомнила я ему. – Я его всегда ненавидела», – хотя это и не совсем правда. В ту самую ночь, когда я была страшно измучена болью, он принес мне столь необходимое облегчение.
Я простонала, что было интерпретировано как призыв к исполнению их плана. «Довольно. Ты не можешь вечно оставаться здесь, растянувшись на диване, – ты едешь в больницу», – сказали они по-своему сердито. Возможно, я и вовсе поняла это по взгляду одного из них. Пока они шли ко мне, чтобы помочь подняться, боль стала другой. Меня затошнило, и началась сильная рвота. Я испытала то, что другие называют «звездочками перед глазами». На деле же было такое ощущение, что я почти полностью потеряла зрение – перед глазами были лишь рябые круги света. Они появлялись и исчезали, вторя острым приступам боли, которая зарождалась у меня в правом боку, а затем отдавала полоской по всему телу. Я закрыла глаза, но все равно видела свет, словно он горел за моими закрытыми веками. Я согнулась пополам – меня все рвало, и я никак не могла встать прямо. Я уперлась руками в колени и истошно стонала. Что это было? Речи о том, чтобы ждать, уже не шло. Дана разыскала пластиковые контейнеры – как прагматично с ее стороны, – чтобы положить их на пол в машине, так как понимала, что рвота вряд ли прекратится сама собой. Я улеглась на заднее сиденье машины и больше никогда не видела этот дом.