В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков
Шрифт:
У Тардье всегда был дар за назойливым, раскатистым грохотом дней расслышать тихие
Эпос, подправленный афоризмом
Пьер Эмманюэль
Почти утраченные было после Гюго навыки и секреты громового витийства как испытанного с давних пор во Франции орудия гражданского лиризма заново восстанавливались в годы патриотического Сопротивления стараниями многих. Совсем еще недавно заявивший о себе Пьер Эмманюэль (1916–1984) был среди них одним из первых и наиболее преуспевших.
В своих воззрениях, культуре мысли и письма, обширной эссеистике Эмманюэль прежде всего – верующий христианин (действительную свою фамилию Матьё, глухо напоминающую о евангелисте Матфее, он недаром сменил на библейское имя с раскрытой у Матфея же этимологией: «с нами Бог»). И это не наивное богопочитание, а богословски под кованное верование выпускника иезуитского коллежа, уже там пристрастившегося к философии и приученного, по его словам, естественным в устах всех взращенных на рационализме учения св. Фомы, «отождествлять речь и разум».
В подполье времен гитлеровского хозяйничанья во Фран ции еще совсем молодой Эмманюэль прославился как страстный певец порабощенной и сражающейся родины, соратник Элюара и Арагона. Клеймящая и призывная, проклинающая и пророческая, лирика Эмманюэля тех лет (сводная ее книга «Свобода нас ведет» вышла в 1945 г.) воскрешала национальную традицию упорядоченного в своих периодах стихотворческого красноречия и была по-ветхозаветному воинствующей проповедью патриотического свободолюбия:
Коленопреклоненный, я свободен.Я прям и прав в плаще из праха мертвых,Возлюблен Богом. Омываю руки,И мною жив, и мной еще свободенМир, Богом данный мне затем, чтоб я в нем жил,Мир без лица, без звука, чьим я стануЛицом и песней, ибо я свободенИ мой творящий взгляд ничто не сломит.……………………………………………О братья мои в тюрьмах, вы свободны,Свободны с обожженными глазами,Закованные в цепи, вы свободны,Свободны искалеченные лица,Искусанные губы, вы свободны.Вы – те деревья, что растут пышнее,Измучены безжалостной обрезкой,Вы – край предначертаний человечьих,И человечный взгляд ваш беспределен,И ваша тишина страшна для мира.Превыше хриплой немоты тирановЕсть молчаливый купол ваших рук.97
«Я пишу твое имя, Свобода». М., 1968.
Музыка небесных сфер и раскаты «Марсельезы» сливались тогда у Эмманюэля в грозном набате, а молитвы Всевышнему возносились о даровании победы праведным мстителям в битве за отчизну и ниспослании беспощадной кары палачам-чужеземцам. Песнь мертвых была хвалой подвигу великомучеников:
Да, эти люди,Чтоб людьми остаться,Умели умирать.Перед лицом убийцОни смотрели вдальИ видели свой дом,Свою жену,Свой край,Страну деревьев и речных потоков.И, чтоб не закричать,Они ногтями рвалиНебесную лазурь [98] .98
Здесь и далее переводы из Эмманюэля даются по кн.: Из современных французских поэтов. Сост. и переводчик Михаил Кудинов. М., 1963.
Хроника вдумчивого и нередко пристрастного очевидца нравственной, умственной, политической истории своего века поверена библейским мифом – будь то предания о подстегну том гордыней строительстве Вавилонской башни, о стертом с лица земли растленном Содоме, о вознесении распятого Христа или ночном единоборстве Иакова с Богом – и в последующих книгах Эмманюэля «Вавилон» (1952), «Содом» (1953), «По евангельским страницам» (1961), «Иаков» (1970), «София» (1973). В них он всякий раз был движим замыслами «возвести из слов человеческих храм Божественного Глагола». И всякий раз из древней притчи извлекался урок для текущего сегодня:
Я всей душою ненавижу снег.Нет! Чистота его – мираж и наважденье:Она к себе влечет, чтобы сгубить навек,И горе тем, кто ищет в ней спасенье,Кто впал в соблазн стать чистым словно снег.Я ненавижу целомудрие мороза.Мне души чистые внушают отвращенье:От вашей белизны мне хочется кричать.Вы хищники. В глазах у вас угроза.Пусть Бог меня спасет от вашей чистоты.Пусть Агнец не ослепнет вдруг от снега.Да не погибнет Он в пустыне тех, кто чист,Он, чье руно несхоже с белым снегом.Цвет серовато-желтый – цвет Его,Руно пропахло потом, и прилиплиК Нему шипы и глина человечья,Оно грехами пахнет, пахнет кровьюИ горькими слезами.Грязен Бог,О души чистые, вы знаете об этом?Злободневный и легендарный, рассудочный и визионерский, повествовательный и декламационный, лирический эпос Эмманюэля обычно пространен, просторен, выверенно и уверенно построен; памятуя о ремесле своих предков – каменщиков и плотников, он предпочитал словесно-стиховые кирпичи старого обжига, александрийские двенадцатисложники, и возводил из них громоздкие риторические сооружения по всем правилам – так, чтобы «у них был солидный фундамент, стены, крыша». Впрочем, в промежутках между работами над очередным крупным зданием дюжий строитель охотно брался и за тонкое гранение лаконичных вещей (книги «Голоса», 1944; «Облако лик» (Visage nuage), 1956; «Конек крыши», 1966; «Дуэль», 1979), испытывая время от времени властную потребность «эпос подправить афоризмом»:
Мудрецы говорят:«Ветер – это ничто».Он, конечно, для нихНе имеет значенья.Ветер мимо летит,Мимо мудрости их;Если пустит он корни,То где-то далеко.– Но где?– Неизвестно. Где Бог пожелает.– А кто этот Бог?– Вы не знаете? Ветер!На дорогах не-надежды
Андре Френо
Мыслительной подпочвой всей лирики Андре Френо служит философствование по поводу обреченности каждого из живущих на земле рано или поздно умереть, неполноты доступного нам обладания смыслом вселенского жизнеустройства, непрочности всякого выпадающего нам счастья. Но этот трагический настрой ума Френо не делает его «песни на дорогах напрасной надежды» ни засушенно рассудочными, ни пораженчески обескураженными. Напротив, вечно возобновляемое оспаривание неблагосклонности судьбы и собственной неукорененности в сущем, всегдашнее духовное непокорство, давшее повод Элюару в годы Сопротивления на звать Френо певцом «сражающейся истины», утверждается им как самый достойный урок поведения при любых, самых трудных и безвыходных обстоятельствах. У нас всегда есть, настаивает он, «возможность преобразовать безнадежность жизни если не в надежду, то по крайней мере в не-надежду, и тогда человек способен жить с ясным умом и бесстрашием, доверившись трудной и чистосердечной любви к людям, которая находит опору исключительно в самой себе».