В сладком плену
Шрифт:
— Ты красивая девочка, Каролина, — с одобрением сказала экономка. — Значит, из колоний? Но ты, конечно, родилась тут?
— Нет, я родилась в Виргинии, — ответила девушка, удивленная не столько ее вопросом, сколько манерой обращения, хотя Реба воспринимала это как должное.
— А я думала, там одни краснокожие индейцы! — воскликнула пораженная Друзи, Каролина засмеялась, но снова отметила про себя, как чуждаются колонистов на родине их предков. Она ощутила это еще в школе, пока ее соседкой по комнате не стала богатая Реба.
Экономка
— Нужно было привезти с собой мокасины, — пробормотала Каролина.
— Неплохая мысль, — согласилась Реба. — Они бы произвели фурор, а потом из них получились бы неплохие домашние тапочки.
Сама Реба, конечно, ходила в очаровательных атласных туфлях без задника. Каролина решила закончить обсуждение мокасин.
— Наверное, Друзи очень давно служит у вас?
— Она кузина моей матери. Помнишь, я говорила, что теперь мама общается лишь с одной из своих родственниц?
Это и есть Друзи. У мамы было пятнадцать братьев и сестер, в основном девочки, поэтому родители не сумели выдать их всех замуж. Друзи из тех, кому не повезло, и она еще до моего рождения приехала жить к нам. Но мама говорит, что ее никогда не примут в приличном обществе, а потому нельзя говорить о ней как о родственнице. Друзи пришлось стать нашей экономкой. Она не возражала. Только не говори маме, что я открыла тебе семейную тайну.
Каролина недоумевала. Почему Друзи не возражала? Неужели ее не обидело, что с ней обращаются как с прислугой?
Она же член семьи. У них в Виргинии тоже всякое бывало.
Можно порвать с родственниками, если этого требовала честь, исключить из завещания, демонстративно отворачиваться от них, не здороваться при встрече, но они все равно оставались кровной родней. Каролина не представляла, чтобы кузина матери жила с ними в одном доме и ее держали за прислугу!
Теперь ясно, почему Реба с таким равнодушием говорила о смерти маркизы. Просто она была дочерью своих родителей.
Служанка, которая забрала их накидки, вернулась со свечой, но Реба сказала:
— Не беспокойся, Рамзи. Мы сами посветим себе, а по пути я успею показать тебе дом, Кэрол.
Каролина, вспомнив о своем дорожном наряде и поношенных башмаках, с мимолетной завистью поглядела на роскошно одетую подругу. Сейчас она жалела об атласных туфлях на высоких каблуках и о платье, сшитом по парижской моде.
Даже костюм Джорджа больше подходил для настоящего момента, чем ее убогая одежда.
На площадке между этажами подруги остановились перед довольно грубо написанным портретом слишком богато одетой дамы, очень похожей на Ребу.
— Это моя мать, хотя сходство невелико. Она приказала художнику сделать ее помоложе, покрасивее и постройнее. Ему оставалось только согласиться, ведь он хотел получить деньги за свою работу.
Широкую лестницу венчала балюстрада с колоннами. Предполагалось, что она образует прекрасный балкон, с которого можно смотреть на холл внизу, однако теперь между колоннами висели гобелены с изображением батальных сцен, не только закрывавшие обзор, но и отделяющие стеной мрачный коридор от пространства главной лестницы.
— Весной мама собирается вернуть их на прежнее место.
Правда, она считает, что так наверху меньше сквозняков.
— А как считает твой отец? — поинтересовалась Каролина. В рассказах постоянно фигурировала мать, а хозяин дома куда-то пропал.
— Ему все равно, — засмеялась Реба, освещая темный гобеленовый коридор. — Его волнуют лишь деньги. И еще, наверное, как выдать дочерей за состоятельных и надежных мужчин.
Каролина вздохнула. Кажется, все родители сговорились вмешиваться в сердечные дела своих детей. Видимо, Англия очень нуждается в собственных Мэрридж-Триз, хотя бы по одному на каждой границе между графствами.
Когда девушки наконец дошли до комнаты миссис Тарбелл, взволнованная Реба обернулась к подруге:
— Только не говори много, с ней надо вести себя очень осторожно. К тому же она болеет.
Реба тихонько постучала.
— Войдите, — раздался резкий голос.
Изящная мебель не соответствовала монументальности самой хозяйки комнаты. Бледно-розовые портьеры закрывали высокие окна, на кровати лежало розовое покрывало, отороченное кремовыми кружевами. Это было модное сооружение под балдахином на резных столбиках с ангелочками, напоминающее огромный свадебный торт. Позолота французского гарнитура выглядела неуместной в большой английской спальне с панелями темного дерева и очень высокими потолками.
Но мощная дама в элегантном розовом платье вполне соответствовала габаритам старинной комнаты. Она сидела перед изящным трюмо, а горничная укладывала ее густые оранжевые кудри.
— Значит, вы сумели добраться даже по этому ужасному снегу? — приветствовала дочь миссис Тарбелл.
— Да, мама, — кротко отозвалась Реба.
— А я решила, что вы останетесь в Лондоне, пока не кончится метель.
— Нет, мама.
«Никаких объятий, — подумала Каролина. — Ни Слова искренней радости!» Слава Богу, это не ее мать Ведь какой бы ни была Летиция Лайтфут, она всегда радушно приветствовала гостей.
Тут блестящие карие глаза на квадратном лице миссис Тарбелл впились в Каролину.
— А это кто? — бесцеремонно спросила она. — Если ты наняла служанку, то можешь отправить ее в Лондон. Я сама найду для тебя прислугу.
Реба заметно смутилась, а Каролина демонстративно распрямила плечи. Она знала, что старое платье выглядит не лучшим образом, но никогда бы не подумала, что ее могут принять за служанку. Девушка высокомерно задрала подбородок и сверкнула глазами.
— Мама, это Каролина Лайтфут, моя лучшая школьная подруга, — явно нервничая, сказала Реба. — Я привезла ее в гости на каникулы.