В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Бидерман Готтлоб

Глава 10

Курляндия: последний фронт

Мы дошли до своего нового и финального поля битвы – Курляндии. Три с половиной года почти без передышки 132-я пехотная дивизия противостояла противнику на Восточном фронте. Этот последний фронт не только стал географическим местом нашего последнего сопротивления превосходящему по силам врагу, но также стал и финальной кульминацией наших боевых действий. Пока в эти последние месяцы войны наша родина вдали рушилась в огне и смерти, группа армий «Курляндия» продолжала удерживать рубежи, хотя и неуклонно слабея от потерь.

Не хватало боеприпасов. Нашим артиллерийским батареям позволялось расходовать только ограниченную норму снарядов в день. Пулеметам разрешалось вести стрельбу только короткими очередями. Расход целой пулеметной ленты дозволялся лишь тогда,

когда отражалась атака. Наши новейшие винтовки, недавно созданные и поставлявшиеся в войска в последние месяцы войны, иногда оказывались бесполезными, если заканчивались патроны к ним. Часто солдатам приходилось полагаться на тщательно замаскированные тайники с оружием, устроенные на всякий случай. Эта система касалась не только боеприпасов, но и горючего и продуктов. Запасливые водители всегда держали в резерве несколько заботливо упрятанных канистр с горючим. Лишний мешок ячменя или сушеного ревеня всегда откладывался для лошадей. Все чаще прерывались наши пути снабжения, иногда передвижение целых рот зависело от запасливости отдельных солдат.

В подразделениях на конной тяге всегда обращали серьезное внимание на состояние животных. Во всех докладах требовалось сообщать состояние как лошадей, так и солдат. Как и с солдатами, ряды лошадей, от которых сейчас зависело любое передвижение войск, становились все реже. Зачастую подводы на конной тяге преодолевали расстояние до фронта в 20 и больше километров в день, и в это время им приходилось увиливать от разрывов снарядов и проходить под кинжальным огнем эскадрилий истребителей.

В заключительные месяцы войска в курляндском «мешке» получали мало мяса для своего питания, и много лошадей, страдавших от подтачивавших силы ран от осколков, были переданы поварам на мясо. После таких отчаянных мер наше безнадежное положение стало для нас совершенно ясным.

Повара научились готовить печеную конскую печень с луком. Прибавился гуляш из конины, принесший временное облегчение при нашем тощем и щадящем рационе. В первые дни января 1945 г. мне был дан редкий отпуск за доблесть, и из своей роты я забрал 10 килограммов копченой конины в качестве пайка на время дороги на родину. Мясо было темно-красного цвета и сладкое на вкус, но, тем не менее, воспринималось с большим удовольствием.

После эвакуации Риги у нас вновь появилась возможность насладиться свежей колбасой, которую спасли со склада в латвийской столице. Рассаживаясь по грузовикам и вагонам вермахта перед отправкой в путь к нашему новому месту назначения, мы набивали свои продуктовые мешки этим деликатесом. Чтобы досадить наступающим русским, мы забрали с собой все содержимое водочного завода.

Уже несколько дней мы были на ногах; наш отход осуществлялся по ночам, а перед началом каждого дня мы окапывались, чтобы воспрепятствовать любому неожиданному нападению Советов со стороны нашего открытого тыла, если враг вдруг вознамерится нанести массивный удар в направлении Балтики. Перед нашими отступающими войсками дороги были забиты беженцами, спасавшимися от красной угрозы, которая шла за нами по пятам. Повозки с запряженными быками и фермерские телеги, женщины, дети и старики, бредущие по промокшим дорогам гуськом в колоннах страдания и печали.

Полк занял новые позиции на литовской земле далеко на юг от Фрауенбурга. 2-я рота 437-го полка занимала город Пикеляй. В центре города возвышалась древняя деревянная церковь, а примерно в 100 метрах находилось меньших размеров деревянное святилище, также минимум двести лет возрастом.

Пока мы оборудовали свои позиции, я осмотрел дома в этом маленьком поселении и выбрал небольшое бревенчатое сооружение позади святилища, в котором расположился наш узел связи. Здание не впечатляло, но было прочно построено из толстых бревен, имело несколько комнат, которые могли служить нам административными помещениями. Рядом с нашим узлом связи я обнаружил маленькую комнату размером примерно 3 на 4 метра. Свет поступал через одно небольшое окно, а на грубо обструганной противоположной стене висела масляная картина с изображением Мадонны в изъеденной червями деревянной рамке. Большая старая деревянная кровать занимала угол комнаты рядом с картиной, дополненная потертым, но соблазнительным матрацем. Все остальные предметы обстановки унесли прежние постояльцы. Мягкий бриз вплывал через открытое окно; на полу под зияющей оконной рамой валялись осколки стекла.

Отстегнув автомат, я повесил его на

крюк, выступавший из стены под картиной, и в полной форме растянулся для минутного отдыха на кровати, чтоб хотя бы на время насладиться непривычной роскошью. Издалека доносился шум, – это солдаты занимались оборудованием и укреплением своих позиций. Я попробовал сосредоточиться на нашем отступлении и арьергардных боях, происходивших в предыдущие дни, и, уставившись в потолок в смутном свете комнаты, я скоро заснул.

Проснулся я, когда на поселение возле Пикеляя опустились сумерки и рассеянный золотистый свет заходящего солнца проникал через одинокое окно в комнате. Слегка приподнявшись на матраце, я с трудом различил чьи-то тихие шаги. Кто-то быстро, но негромко шел меж домами. Меня резко подбросило от разрывов нескольких ручных гранат за стеной моего бревенчатого дома, и в неясном свете я с трудом поднялся на ноги и стал искать свое оружие. Я ринулся вперед, судорожно разыскивая свой автомат «МР-40». Уголком глаза я уловил движение какой-то фигуры в шлеме и защитном костюме, появившейся в окне. Мгновенно в окно просунулся узнаваемый с первого взгляда ствол советского автомата, и автоматные очереди заполнили комнату оглушительным грохотом.

Бросившись на пол, я изо всех сил пополз к своему оружию, висевшему надо мной, а пули вовсю долбили стену. Не сводя глаз с окна, за яркой вспышкой из ствола, под которым виднелся четкий контур круглого магазина, разглядел круглый шлем советского пехотинца. Пока я отчаянно стремился добраться до своего оружия, очереди вражеского автомата продолжали молотить по стене прямо надо мной, наполняя закрытую комнату дымом, пороховым газом, медными гильзами и деревянными щепками.

В конце концов я схватил свой «МР-40», инстинктивно опрокинулся на спину и выстрелил в сторону вспышек вражеского автомата. Моля Бога, чтобы тут не последовала русская граната, я удерживал спусковой крючок и опустошил весь магазин прямо в окно. За секунды у меня кончились патроны, и, пока я доставал еще один магазин, я почувствовал, что на комнату опустилась тишина. В рассеянном свете медленно улеглись дым и пыль, а вдалеке послышались частая стрельба из автоматов и отдельные взрывы ручных гранат, сопровождаемые криками солдат, защищавших свои позиции от советской атаки. Вынув пустой магазин и вставив заряженный в автомат, я подполз к окну и осторожно выглянул через разбитую раму на деревенскую улицу.

В течение нескольких секунд все было кончено. Вражеский солдат, стрелявший в мою комнату, исчез; единственными следами его присутствия были десятки гильз от пуль калибра 7,62 миллиметра, которыми были усеяны почва возле окна и пол в комнате. Потрясенный, я осмотрел наши позиции и с облегчением узнал, что у нас нет потерь. Советы оставили своих двоих убитых и нескольких раненых. Я вернулся в бревенчатое здание, намереваясь покинуть свое обманчиво привлекательное место пребывания, чуть не оказавшееся для меня смертельной ловушкой. Осматривая свое помещение, я заметил, что по картине, написанной маслом, прошлась целая очередь из вражеского автомата; рама была разбита и уничтожена. Было видно, что вражеский солдат, быстро проходя мимо моего окна, заметил движение в тот самый момент, когда я сидел на своей кровати. Второпях он инстинктивно сунул ствол автомата в окно и открыл огонь по силуэту, видимому в неясном свете. В разгар решительного момента этот силуэт на картине полностью привлек его внимание, и он сосредоточил огонь на нем с близкого, убойного расстояния в ограниченном пространстве. Только это дало мне жизненно важные мгновения для того, чтобы схватить свое оружие и защититься.

Несколько дней спустя деревня оказалась под интенсивным артиллерийским обстрелом, в результате чего здание загорелось. Я снял изрешеченную пулями картину со стены и вынул ее из изуродованной рамки, решив прекратить дальнейшее уничтожение Мадонны, чье нарисованное лицо спасло мою жизнь. Потом я развернул картину, чтобы внимательней рассмотреть ущерб, нанесенный холсту, чей возраст составлял несколько веков. И вот тогда я заметил, что, несмотря на длинную очередь, выпущенную в упор, ни одна пуля не попала в лицо или тело Святой Девы. Многочисленные пули пробили фон картины, образовав смертельное гало огня, но лицо осталось нетронутым. Эта картина постоянно была со мной до моего последнего отпуска в Германию, где я предпочел оставить ее на хранение в своей семье в качестве напоминания о том, что, каким бы ни был исход войны, меня будет хранить эта картина.