В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
Шрифт:
Появились первые раненые, спотыкающиеся, бесцельно снующие, часто без касок, в залитой кровью форме. Тех, кто не мог двигаться самостоятельно, солдаты, напрягаясь под тяжестью, доставляли завернутыми в плащ-палатки. Раненые стонали в агонии и в ожидании врача дико колотились о землю. Лихорадочно трудился Польди со своими помощниками. Я попытался помочь им, накладывая герметичный бинт на грудную рану. Некоторые из раненых, способных связно говорить, рассказали, что иван прорвался в соседнем слева секторе фронта и были замечены сосредоточения танков.
Вдруг артобстрел наших позиций
Я уронил рулон бинтов и бросился к двери медицинского блиндажа, захватив по пути карабин. У входа я услышал звуки грохочущих моторов и скрежет гусениц, сопровождаемые оглушительными разрывами. Над лесом проносились красные штурмовики, сбрасывая бомбы и обстреливая нас из пулеметов и установленных в крыльях пушек. Рев моторов становился все громче, и сквозь накатывающийся грохот взрывов я безошибочно узнал грохотанье советских «Т-34». Из руин штаба я заметил нескольких солдат, в панике бегущих мимо нас с карабинами в руках. Несясь напрямую к блиндажу, они рухнули на землю, задыхаясь от бега, визжа: «Танки! Танки!»
Я выбежал наружу и тут же споткнулся о расколотые ветки больших деревьев, оторванных от обнаженных, вертикально торчащих пеньков. Повсюду рвались снаряды, а рядом с блиндажом связистов я наткнулся на своего старого друга лейтенанта Реша, сына пастора из Саарбрюккена. Взрывом танкового снаряда ему разорвало брюшную полость, и, когда он опустился на колени, я подхватил его и медленно положил на землю. Глядя в его умирающие глаза, я почувствовал, как меня переполнило бешенство, такое бешенство, какое мне редко приходилось испытывать в прежних боях и при виде других смертей, – всепоглощающая ярость, которая лишь изредка делает различие между врагом и другом, непомерное чувство гнева, не знающего пределов, которое превосходит границы простых эмоций смелости или страха. Смелость и страх – эмоции нормального человека и не имеют места в самоубийственном кошмаре, в который нас ввергли. Тебя охватывает простая, примитивная страсть мщения.
«Мстить… мстить, – молотом стучало в моем мозгу. – Уничтожить нападающих, убить их, тех, кто уничтожил близких тебе людей. Коль так много людей погибло, почему я должен выжить? Лучше умереть сейчас, убивая врага, чем дожидаться неизбежного».
Я с трудом поднялся на ноги и слепо ринулся вперед. Я смутно осознавал, что рядом со мной бегут еще два бойца. Когда мы добрались до штаба 14-й роты, я заметил несколько человек из противотанковой части, яростно готовивших свои фаустпатроны к ближнему бою. Несколько фаустпатронов стояли прислоненными к стене, возле двери в блиндаж.
– Давайте! – во
Я схватил одну из длинных серо-зеленых труб, заряженных тупыми, напоминающими луковицу снарядами, и сквозь деревья преодолел расстояние примерно в 50 шагов до окраины леса, ориентируясь на шум тяжелых бронированных машин. Воздух вокруг меня наполнился пронзительным свистом пуль, а снаряды продолжали взрываться в верхушках деревьев, посылая на землю раскаленные добела осколки, которые со свистом устремлялись к земле и тяжело бухались в нее.
Вдруг примерно в 20 метрах от себя я заметил сквозь подлесок длинный ствол «Т-34», медленно, но безостановочно двигавшегося вперед. Отлично зная, что обычно танк сопровождает, как минимум, взвод пехоты, я отступил назад, сделав длинную дугу через лес, и стал подбираться к этому массивному силуэту, укрываясь за деревьями. Выскочив на опушку возле огромного танка, я опустился на колени между грудами снесенных ветвей, сердце было готово выскочить из груди, и отсюда, с 30 шагов, можно было хорошо разглядеть этого стального колосса, на котором рядом с красной звездой было нарисовано несколько крупных цифр.
Я быстро снял предохранитель с фаустпатрона и прильнул к прицелу. Я сдерживал дыхание, безуспешно стараясь успокоить колотившееся сердце, кровь, казалось, пульсировала от напряжения в самом горле.
Поместив мушку прямо в середину нарисованной на башне огромной красной звезды с белой каймой, последним усилием воли заставил себя сохранять спокойствие и удерживать прицел прямо на цели. Медленно, но твердо нажал на спуск. С шумным взрывом позади меня в направлении леса вырвался огненный язык. Снаряд, четко видимый невооруженным глазом, с ревом полетел вперед и ударил прямо в башню. Безошибочно сработал заряд, разметав внутри вооруженной до зубов машины пламя и раскаленную добела шрапнель.
Тут же открылся большой круглый люк, и в небо из танка поднялась тонкая струйка дыма, а затем последовала невероятная тишина. Плотно прижавшись к земле, я следил за вторым танком, ранее не видимым, в каких-то 50 шагах задним ходом проламывавшим себе путь сквозь чащу, отходившим от своего уничтоженного спутника. Он пробился через полосу деревьев и выбрался на открытое место, где на виду, прижавшись к земле, лежала русская пехотная рота. Двое моих спутников из противотанковой роты уничтожили этот танк так же, как я покончил с ведущей машиной.
Из укрытия за деревьями мы втроем открыли огонь из карабинов по русской роте, лежавшей в 200 метрах от нас на промерзшей земле. Мы обменялись короткими очередями, и русские стали отходить, таща за собой своих раненых. Мы рухнули на землю, физически и морально опустошенные пережитым. Мы успешно отбили усиленную роту противника… и остались живы.
Прибыли самоходные орудия капитана Брандтнера. Одно из них получило по пути прямое попадание, другое было в состоянии двигаться и открыть огонь по колонне русских танков, надвигавшихся на высоты Штедини. В первый день боя у Штедини русские из-за 438-го полка потеряли более двадцати танков во время схватки у какого-то перекрестка дорог, которые вели во Фрауенбург и Либаву.