В смертельном круге
Шрифт:
За Елисейскими полями простиралась Испания, многие мили пляжей и гор. Не так легко отыскать Генри. Но я сказал как можно убедительней:
— Конечно.
И повесил трубку.
Я набрал номер, который дал мне Чарли Эгаттер. Мне ответили.
— Я здесь, — сказал я.
— Приезжай и пообедаем, — предложил Чарли.
— Не могу. Должен идти на прием.
— А куда?
— К Деке Келльнеру.
— У него ведь ночной клуб? Держись там за свой бумажник покрепче, а то я догадываюсь, что может произойти.
— Постараюсь. Тренировка завтра в десять.
Чем
Было девять часов, и воздух стал попрохладнее. Дорога извивалась как синусоида, и белые виллы выглядывали из-за густой зелени апельсиновых деревьев. После трехнедельного запаха моря было приятно вдыхать аромат дымка и жасмина, который плыл из садов.
Через двадцать минут хода дорога раздвоилась. На правой развилке она переходила в песчаную тропу, которая вела в оливковую рощу, поросшую травой. Серо-зеленая листва олив шелестела под морским бризом. В конце рощи пожилой мужчина в соломенной шляпе и с загорелым морщинистым лицом что-то варил на небольшом костерке из палочек. Он был одет в бесформенные синие брюки и рубаху андалузского крестьянина. Я поднял руку. Он помахал в ответ. Потревоженная движением, из листвы вылетела пара сов, уселась на эвкалипте и начала издавать странные звуки, похожие на сигналы какого-то электронного прибора. Где-то поблизости залаяла собака. Я с сожалением повернул обратно из оливковой рощи и направился налево, к дому, обнесенному высокой белой стеной.
На белой штукатурке у входа цветной плиткой было выложено «Nuestro casa» — «Наш дом». Здесь же был домофон и решетка на двери, что явно не гармонировало с картинками: на цветных плитках были изображены веселые крестьяне с осликами. Я нажал кнопку и назвал свое имя.
— Входите, — сказал мне голос с южно-лондонским выговором. — Не толкайте двери, они автоматические.
Я ждал перед тяжелыми чугунными дверями. Зажужжал замок, потом раздался щелчок и створки, управляемые гидравлическим механизмом, подались внутрь. Двери, какие бывают в подвалах банков.
Они с шипением открылись и с шипением закрылись. Я оказался в саду: герань, ирисы и вездесущие апельсиновые деревья. Передо мной шла дорожка, которая извивалась среди кущ олеандров. Над вершинами деревьев виднелись черепичные крыши и трубы, похожие на башенки. Под ногами был зеленый, хорошо политый дерн. Кто-то, как я догадывался, не сам Деке Келльнер, проводил немало времени за работой в саду. Но было похоже, будто им никто не пользовался. В воздухе стоял легкий запах дыма от костра из той оливковой рощи. В противоположность ей сад выглядел так же естественно, как витрина в универсальном магазине.
Я шагал под сенью апельсиновых деревьев, когда услышал внутри ограды странные звуки, напоминающие свистящее дыхание. Звуки были отвратительные, и у меня зашевелились волосы на голове.
Они приближались.
Я пошел быстрее по направлению к дому. Вечер становился прохладным, но меня снова прошибло потом. Спокойно, думал я, ведь ты приглашен на прием.
Из-за дома показался источник этого шума — пара доберман-пинчеров. Они были так уверены в себе, что даже не потрудились перейти на бег. Шли легкой трусцой, эти две барракуды с лапами, остановились, не доходя примерно пятнадцати футов, и разделились: одна под углом в сорок пять градусов справа от меня, другая под таким же углом — слева, так что я не мог сконцентрировать свое внимание на обеих сразу. Кто-то научил их этому.
Мое сердце часто забилось. Рука скользнула в карман в поисках ножа. Но я был не на «Альдебаране», на мне была праздничная одежда, и я не имел привычки ходить в гости с ножом в кармане.
Характер звука теперь изменился: из их глоток шло утробное урчание. Черные губы оттянулись назад, обнажив белые зубы. Я понял, что учащенное дыхание заменяет им лай. А это урчание заменяло злой рык. Где-то я читал, что собаки воспринимают взгляд в глаза как знак нападения. Поэтому упорно смотрел на куст ирисов между двумя этими тварями. Потом сделал шаг назад.
Урчание тут же усилилось. Я попытался сделать еще шаг назад, но не успел и шевельнуться, как собаки обнажили розовые десны и издали лай, похожий на скрежет, какой издает раздираемая стальная пластина. Я замер.
— Эй! — закричал я. — Кто-нибудь!
Ответом было молчание.
Белый фасад дома, увитый бугенвиллеями, был высоким, без единого окна. Только тяжелая темная дверь. Но не похоже, чтобы в таких местах двери оставляли незапертыми. Я слышал голоса в доме, слышал женский смех, похожий на бренчание пустой консервной банки, падающей по ступеням лестницы. И на этом мирном фоне вас хотят сожрать живьем — в каких-то шестидесяти футах от коктейль-вечеринки. Как посмотрят на это другие гости?
Так мы и стояли, доберманы и я, как три вершины невидимого треугольника.
Вдруг я услышал звук автомобильного мотора и открываемых ворот. Было слышно, как машина тронулась с места. Краем глаза я увидел зеленый автомобиль и осторожно помахал рукой, чтобы привлечь внимание водителя. Мотор сбавил обороты. Не оборачиваясь, я сказал:
— Будьте добры, откройте заднюю дверь.
Урчание собак почти заглушало шум мотора. Позади щелкнула открываемая дверца.
Я повернулся и побежал.
До автомобиля было только десять шагов. Первая собака догнала меня, когда я пробежал восемь из этих десяти. Я резко дернул рукой и почувствовал, что попал предплечьем в горло собаки, как раз туда, где пасть переходит в шею. Собака издала мерзкий кашляющий звук и свалилась на землю. Вторая увернулась от удара, а я сумел ввалиться в салон автомобиля и закрыть за собой дверь.
Но окно было открыто.
Доберман отошел на десять футов от дверцы. Какие-то доли секунды я смотрел прямо в желтые собачьи глаза, как сквозь ее череп. И тут собака прыгнула, оттолкнувшись лапами от окна, и ввалилась в машину.