В смысле, Белоснежка?!
Шрифт:
Что тянуть-то и откладывать, верно?
Вот так и получилось, что, уже ближе к полудню, я, в длинном тёмном платье с квадратным вырезом, в кокошнике-арселе на голове вышла в коридор и направилась по чёрной лестнице на третий этаж, где размещались камердинеры, слуги и прочие необходимые в хозяйстве, но не знатные личности. Чернавку я отправила из своих покоев на полчаса раньше. Не хотела, чтобы девушка слишком много знала.
Лестница оказалась плохо вымытой, ступени – истоптанными, и в целом, да, очень непарадный вид, поэтому мне пришлось, поднимая
А этот что здесь делает?
«Этот» стоял в дверях, упершись в них кулаками, и весело флиртовал с милой девушкой, в которой я быстро узнала… Чернавку. Девица прислонилась к распахнутой двери между его рук, приподняла ножку, согнув её в колене, а ступню уперев в деревянную створку, и улыбалась ему, сияя ямочками.
Я замерла. Оба стояли ко мне профилем, но, увлечённые друг другом, чёрную меня на тёмной лестнице не заметили. А вот парочка как раз оказалась хорошо освещённой светом, падающим из межэтажного окна.
– Да ладно! – зубоскалил Бертран. – И у такой хорошенькой девушки нет парня? Как так-то?
– Ой, ваша милость… скажете тоже… парень. Откуда их взять-то?
Кот приподнял широкие тёмные брови:
– Совсем не откуда? – уточнил насмешливо и игриво.
Чернавка зарделась:
– Нет, парни-то есть… Да только ж они только об одном только и думают. А я – девушка честная, я не такая.
– А какая? – хрипло переспросил Бертран.
И вот не было в их словах вроде ничего эдакого, а моё сердце упало, разбилось и где-то там, внизу дёрнулось в агонии. Вот этот его голос, такой бархатный, такой будоражащий… Я прижала руку ко рту, чтобы не вскрикнуть, и потихоньку стала отступать назад.
– Порядочная, – донеслось до меня.
Голос Чернавки дрожал, на неё тоже явно действовали чары его голоса.
– Люблю порядочных девушек, – мурлыкнул Кот.
Веки защипало и щёку обожгло. Я что, плачу? Коснулась влажной капли и с недоумением посмотрела на неё. Смотреть было сложно – мир расплывался.
Вернувшись в коридор второго этажа, я попыталась себя успокоить. Ну, Майя! Ну чего ты расклеилась-то! Это ж сразу было понятно: Бертран – бабник. Все его слова – ложь и манипуляция. С ним приятно, да, и целуется он… хорошо, но… чего ты ожидала от Кота? Верности? Любви? Ха. Серьёзно. Майя? Ну ты…
Я всхлипнула и бросилась, сломя голову, к себе. Не хватало только, чтобы мои подданные увидели, как их королева рыдает.
«Было бы по кому!» – злобно думала я, кусая губы.
И со всей дури врезалась в кого-то. Высокого. Жёсткого, как железо. Ну что за невезение! Этого ещё не хватало.
– Ваше величес-ство? – Румпель крепко схватил меня руками и заглянул в лицо. В моё уже зарёванное красное лицо. – Что с-случилось?
– Это просто… аллергия. На пыль, – выдавила я, попыталась вырваться из его железных объятий, но он не выпустил.
– И на шерсть?
– И на шерсть.
– Бывает, – спокойно отозвался Волк, прижал меня к себе, приобняв.
Я всхлипнула и уткнулась в кожу его куртки.
– Вам нужно успокоиться, – твёрдо посоветовал капитан, – первые отряды уже в тронном зале. Сначала присягу приносит вся армия, которая есть в столице и окрестностях, потом герцоги, графы, маркизы…
«Майя! Соберись!». Но я снова всхлипнула.
– Румпель, отпусти королеву! – вдруг раздался позади ненавистный голос.
Я замерла.
– Да? А зачем?
– Он не должен видеть сейчас моего лица, – быстро прошептала я железному капитану.
И не поняла, Румпель услышал меня или нет.
– Затем, чтобы случайно не пропороть свою симпатичную курточку сталью.
– Ну, попробуй.
Если в голосе Бертрана сквозила ядовитая насмешка, то тон Румпеля, напротив, оставался холодным, как лёд.
– Отпусти королеву, и я попробую.
– А зачем?
Я быстро заморгала. Слёз больше не было, одна лишь злость. Вскинула голову, отстранилась.
– Ваша светлость, проводите меня в тронный зал, – велела ровным голосом, не оглядываясь на Бертрана.
Румпель поклонился, я подала руку, он почтительно её взял, и мы прошествовали прочь.
– Майя…
В голосе Бертрана прозвучала растерянность, но я проигнорировала его. Ты-то Кот, да я-то не кошка.
Тронный зал показался мне похожим на храм: два ряда колонн, с каждой свисают стяги. Колонны соединяли арки, покрытые позолоченной резьбой, а между ними на цепях свисали люстры, похожие на колёса. В целом было пышно и мрачно. Трон, покрытый сусальным золотом, высился под тёмно-вишнёвой бархатной сенью.
Меня встретили громогласным рёвом. Я прошла, стараясь держать осанку, и опустилась на трон. И началось…
Румпель, стоявший слева, чуть впереди от трона, представлял полки и тихо подсказывал мне, что говорить. Бертран, последовавший за нами, встал справа. Он молчал. Я была благодарна капитану за подсказки: голова быстро закружилась, и всё поплыло. Множество лиц, грохот чётких шагов, и много-много имён.
Когда прошли полки, последовали аристократы. Румпель повторял за церемониймейстером имя каждого, и, пока герцог или граф шёл к трону, тихо подсказывал за что и как нужно их наградить. Я совершенно перестала что-либо соображать. Мне было так плохо, как не было даже на свадьбе. Несмотря на объём зала, я истекала потом и задыхалась от нехватки кислорода.
А они всё шли и шли…
Сколько ж их… Нет, ну честно! Эрталии точно не помешала бы маленькая животворящая революция.
Я послушно повторяла какие-то тёплые, приветливые слова, кого-то награждала орденами, кого-то – поместьями, чинами и очень старалась не запутаться. Но язык буквально разбух во рту. И я не сразу поняла, когда всё завершилось. Бертран подошёл и первым предложил руку. И мне ничего не оставалось делать, кроме как опереться о неё. Боюсь, иначе я могла бы упасть.
Мне ещё раз покричали славу, и мы, наконец, покинули ужасное помещение.