В снегах родной чужбины
Шрифт:
— Не виделся с ними?
— Куда там! Все у меня карьер отнял. И кентов, и «малины», и волю… Разве это свобода — не покидать Колымы! Никогда! Это ж лажовей не придумать. Вот и смейся теперь. Это мне твоя семейка отлилась. Твой корень. За него
— А что в порту делаешь? Пассажиров трясешь?
— Я ж законник! Из фартовых не вывел никто. Хотя и это в прошлом. Нынче — в отколе. Но и теперь не лажаюсь. Не трясу никого. Не позорюсь. Мне в карманники ходу нет. Вкалываю, как в зоне. Только без тебя. И вот в Тикси лечу. С бригадой. Дома строить. Северянам. Под ключ. А начинать с нуля. Говорят, неплохие заработки. Да и много ли одному надо? Перебьюсь. Уж лучше так, чем под запреткой доживать. Сколько уж мне осталось, кто знает, покоя хочу. Тишины.
— Ну что ж, удач тебе! А я в школу. Помнишь, говорил, в спасатели подамся! Меня зачислили! Уезжаю!
— В спасатели? Это файно! Может, кому-то пофартит. Ты не зверел даже в охране. А ведь я до последней минуты ждал, что всадишь в меня «маслину», за все разом, чтобы память не болела уже никогда. Не верил тебе. Ведь сам хотел слепить с тебя фартового. И верно, не получился бы! Ведь я бы не простил. Может, потому нельзя мне с Колымы. Ведь из зверинца даже в старости на волю не выпускают!
— Кончай! Мне пора! — глянул на табличку Борис.
— Разучился, пахан, работать «без ветра», — рассмеялся Борис и, сунув руку в карман, достал пачку денег.
— От обязанника выкупиться хочу! Чтоб дышать спокойно. Они не крапленые. В зоне я их заработал. Возьми. Тебе они сгодятся. Мне — уже нет, — просил Пан, удерживая руку Бориса, возвращавшего деньги.
— Я не возьму! Я на казенном жить буду, как все! Но и тебе не дам откупиться. Чтобы не забыл! И еще. Не все в жизни деньгами меряется. Есть что-то подороже. Когда поймешь, тогда не станешь меня бояться! Хотя и сам я себя лишь недавно простил. Давай, Паи! Строй дома! Может, и на Колыму вольный люд потянется? Обживать ее иначе, чем мы с тобой. Пора хоть под старость делать доброе. Чтобы у кого-то в будущем не было нашего прошлого. И памяти, орущей по ночам. Прощай! Теперь уж навсегда! — Он подал руку фартовому — впервые за все годы, простив человеку, проигравшему собственную жизнь…
— Объявляется посадка в самолет. — Борис услышал номер своего рейса и заторопился.
Прощай! Да хранит Господь спасателя! — сказал Пан ему вслед.