В созвездии трапеции
Шрифт:
"Он ведь не то, что я… — укоряет себя Маша. — А что, если встать, потихоньку прокрасться к двери и все-таки поехать к нему? Сейчас всего двенадцать… Но нет, братья спят очень чутко, непременно услышат и не пустят ни за что…"
К Юре Зарницыны приходят на другой день сразу же после репетиции. Их освободили теперь ото всех выступлений, и вечера в полном их распоряжении.
Дверь им открывает Антон.
— Наконец-то заговорила совесть! — мрачно произносит он, помогая Маше раздеться.
— Так ведь не знали же, что Юра болен, — оправдывается Алеша.
— Раз не было его вчера целый день, не трудно было догадаться, что с ним что-то случилось, — все еще ворчит Антон.
— Мы же все время в новом здании. А у Юры и в старом помещении могли быть дела…
— Нет у нас оправданий, конечно, — прерывает брата Маша. — Виноваты. Однако вы, Антоша, могли бы и сообщить нам, что Юра заболел.
— Не велел он мне этого, — понижает голос Антон. — Сами знаете, какой у него характер. Но хватит об этом! Все разделись? Тогда пошли.
— А что с ним? — спрашивает Маша.
— Ушибы, — шепотом сообщает Антон. — Недели две, а то и больше придется теперь лежать.
— Ого, целая делегация! — смеется Юрий, пытаясь подняться с дивана. — Решили, наверно, что я совсем уже отдаю концы?
— Не смей подниматься, Юрий! — рычит на него Мушкин. Лежи спокойно. Это твои друзья пришли, а не похоронная комиссия, так что веди себя прилично.
— Как вам не стыдно, Юра, не сообщить нам, что заболели, — укоризненно качает головой Маша.
— Да какая это болезнь! — пренебрежительно машет рукой Елецкий. — Это не столько врачи, сколько Антон меня уложил. А у вас серьезные репетиции, что же я буду беспокоить вас по пустякам? Да и ненадолго этот санаторий — полежу денек-другой и снова к вам в цирк.
Маша садится рядом с диваном и осторожно берет его большую руку.
— Это ведь вы из-за меня что-то себе повредили… Никогда не прощу себе, что так поздно узнала о вашей болезни.
— Ну да что вы, право, — смущается Юрий. — Наверно, Антон наговорил вам каких-нибудь страстей? Но это ему так не пройдет! Уж я-то уложу его основательнее, чем он меня…
— Но это когда выздоровеешь, — деловито уточняет Антон. А как вы насчет чая? — обращается он к Зарницыным. — Юра тоже бы тогда за компанию с вами.
— Чаю действительно не худо бы, — охотно соглашается Сергей. — Помоги Антону организовать это, Маша. А мы тут пока побеседуем с Юрой.
Он садится на место Маши и берет со столика, стоящего возле Юриного дивана, целую стопку книг.
— Похоже, что Антон вместо лекарств художественной литературой вас лечит? — усмехается Сергей, с любопытством перелистывая одну из книг.
— Да, порекомендовал вот прочесть все это. Он ведь думает, что я пролежу тут не менее года.
— И все поэзия, — замечает подсевший к Сергею Алеша. Блока я и сам всегда с удовольствием читаю. А вот о Петрарке только слышал.
— Да где вам, физикам, читать Петрарку! — усмехается вернувшийся с кухни Антон. — Вы больше Винером увлекаетесь. А между прочим, у Юры с Петраркой много общего, хотя Юра об этом и не подозревал до тех пор, пока я не дал ему почитать великого итальянского поэта.
— Может быть, тогда и нам объясните, что же у них общего? — просит Маша.
— А общее у них то, — с неестественной для него грустью произносит Антон, — что Франческо Петрарка почти все свои лирические стихотворения посвятил прекрасной и очень гордой даме — мадонне Лауре. А Юра Елецкий обрек себя на то, чтобы всю жизнь рисовать только Машу Зарницыну.
— Ну, знаешь ли, Антон!.. — скрежещет зубами Юрий, снова делая попытку подняться.
— Ну, ну, только без буйства! — смеется Маша, осторожно укладывая его на диван.
Маше очень приятно тут с так неправдоподобно влюбленным в нее Юрой, с остроумным, все знающим Антоном, с братьями, которых любит она больше всего на свете. Сидеть бы так весь вечер за чаем, болтать о разных пустяках, слушать то иронические, то гневные Антоновы тирады, но ведь надо и домой…
И вдруг резкий звонок! Антон настороженно смотрит то на дверь, то на Юрия.
— Открывай, чего ждешь? — кивает ему Елецкий.
— Так ведь Митрофан, наверное…
— Ах, черт бы его побрал!
— Я его сейчас с лестницы спущу! — воинственно засучивает рукава Антон.
— Ладно, в другой раз! — примирительно машет рукой Юрий. — Впусти.
А Митрофан Холопов, ибо это действительно он, стоит за дверью, все нажимает и нажимает кнопку звонка.
— Ты что! — набрасывается на него Антон. — Не знаешь разве, что Юра болен? Чего раззвонился?
— А вы чего не впускаете? И по телефону к вам нельзя дозвониться.
— А нам не о чем с тобой…
— Чего не о чем? Не знаете ведь еще…
— И знать не хотим.
— Ну ладно, — осторожно отстраняет Антона Холопов, — не петушись. Дай с Юрой поговорить. О, да тут весь цирк. Привет вам, космонавты! Рад вас видеть! Помогите мне этих донкихотов уговорить. Не хотят на киностудию идти. Отличную работу им предлагаю. Кстати, могу и вас…
— Нет, спасибо, — торопливо перебивает его Маша. — Нам и в цирке неплохо.
— Что значит — неплохо? Да вы понимаете хоть разницу между цирком и кино? Кино — это многомиллионная аудитория, мировая известность…
— А ты знаешь, Митрофан, — спокойно прерывает Холопова Юрий, — Антон собирался ведь с лестницы тебя спустить, и я уже жалею, что отсоветовал ему сделать это.
Кажется почти невероятным, что маленький, щуплый Мушкин смог бы справиться с этим бородатым верзилой, однако не только Зарницыны, но, видно, и сам Холопов не сомневается, что он сделал бы это.