В созвездии трапеции
Шрифт:
Потом в разных местах экранов вспыхивают огоньки костров. С каждым мгновением они разгораются все ярче. В их отблесках уже можно разглядеть усталые лица бойцов, расположившихся на отдых.
А в самом центре манежа сначала чуть тлеет, затем все ярче разгорается большой костер. Вокруг него лежат люди в буденовках и кубанках, в накинутых на плечи шинелях и бурках, в кожанках и бушлатах, перекрещенных пулеметными лентами. Где-то вдалеке, за кулисами, заливается гармонь. Слышится приглушенное пение партизанской песни…
Но вот лучи прожекторов начинают поворачиваться в сторону главного выхода на манеж. Они выхватывают из темноты хорошо знакомые всем фигуры героев фильма "Красные дьяволята". Лежащие у костра улыбаются им, аплодируют, жестами просят о чем-то.
"Красные дьяволята" некоторое время смущенно переминаются с ноги на ногу, потом сбрасывают с себя шинели и принимаются жонглировать револьверами, маузерами, саблями и гранатами-"лимонками"…
Юрий Елецкий весь день был занят в цирке и с трудом выбрал время, чтобы заехать домой переодеться. Тетка его, страстная любительница цирка, давно уже ушла, а он задержался немного, провозившись с галстуком и новым костюмом, который надевал впервые. А когда собирается выйти из дома, раздается звонок, и в комнату буквально вваливается Митрофан Холопов.
— Я знаю, ты спешишь, — с трудом переводя дыхание, торопливо говорит он, — но я к тебе по чрезвычайно важному делу…
— Потом, Митрофан! — пытается выпроводить его Юрий. — Ты же сам должен понимать…
— Я все понимаю, но ведь дело касается Маши.
— Маши?..
— Да, Маши. Ей грозит большая, может быть, смертельная опасность.
У Юрия выступают бисерные крупинки пота на лбу. Он невольно отступает назад, пропуская Холопова в комнату.
— Да говори ты толком — в чем дело? — хватает он его за отвороты макинтоша.
— А ты, пожалуйста, успокойся…
— Ну говори же! — встряхивает его Юрий.
— Тебе они, Зарницыны, ничего разве не рассказывали? Не делились своими опасениями?
— Да что ты меня расспрашиваешь? Я от тебя жду, ответа: что с Машей?
— Значит, они и тебе не сообщили ничего… — будто про себя бормочет Холопов. — От всех, значит, скрывали…
— Что скрывали?! Бредишь ты, что ли?
— Скрывали, что гравитационное поле над манежем нестабильно! — выпаливает наконец Холопов. — Понимаешь ты, что это такое? Все еще не ясно тебе, что их жизнь в опасности?
— Да откуда ты знаешь об этом? — снова хватается за отворот митрофановского макинтоша Елецкий. — Если они никому не сообщили, тебе-то кто рассказал?
— Маша и рассказала. Вернее, проговорилась… Она ведь. действительно срывалась уже, ты же сам знаешь. Упал один раз и Алексей. Это я от униформистов узнал. А может быть, таких случаев было и больше — они же скрывают это ото всех.
— Но зачем, черт побери?
— Как — зачем? Опасаются, конечно, что их аттракцион могут отменить…
Не дослушав Холопова, Юрий бросается к телефону.
— А ты сиди! — оборачивается он к Митрофану. — Я тебя отсюда никуда не выпущу, пока не проверю, правду ли ты сказал.
Не довольствуясь этим заявлением, Юрий торопливо подходит к двери и запирает ее, а ключ кладет к себе в карман.
Потом он поспешно набирает номер телефона администратора цирка. Ему долго никто не отвечает. Он смотрит на часы. Уже восьмой час, значит, премьера началась, и администратор не смог, конечно, отказать себе в удовольствии посмотреть первое представление.
— Ты только не Ирине Михайловне, — советует ему Холопов. — Она, видно, заодно с ними…
"Что ж делать? — нервничает Юрий. — Вряд ли удастся сейчас к кому-нибудь дозвониться".
Но тут он вспоминает телефон вахтера служебного входа уж он-то не имеет права никуда отлучиться. Ну да, так и есть, вахтер на месте. Юрий умоляет его срочно разыскать где-нибудь Машу Зарницыну и попросить ее позвонить ему домой, по чрезвычайно важному делу.
Пока ищут Машу, Юрий нервно постукивает пальцами по корпусу телефонного аппарата, стараясь не смотреть в сторону Холопова. А он недовольно ворчит:
— Не с Машей нужно об этом, а с Анатолием Георгиевичем или директором цирка…
— Ладно, помалкивай!
Но вот наконец звонок Маши.
— Что случилось, Юра? — испуганно спрашивает она.
— Пока ничего… Нужно только уточнить кое-что. У меня тут Холопов…
— Ах, Холопов! Ну тогда все ясно…
— И это правда. Маша?
Она молчит некоторое время, потом отвечает:
— Правда… Но совсем не опасно. Мы обнаружили это уже давно, и с нами ничего пока не случилось.
— Но ведь вы же срывались несколько раз.
— Да, срывались, но только потому, что сначала это было неожиданно для нас. А теперь мы настороже. Вы не знаете, говорил Холопов еще с кем-нибудь, кроме вас?
— Кажется, лишь со мной пока…
— Ну, тогда постарайтесь, чтобы он не сообщил об этом никому больше.
— Я постараюсь, Маша.
Пока Елецкий разговаривает, Холопов внимательно прислушивается к его словам, стараясь угадать, что отвечает ему Маша.
— Маша удивлялась, наверно, почему я сообщил об этом тебе, а не Анатолию Георгиевичу? — спрашивает он. Юрий не удостаивает его ответом.
— А тебе разве не интересно, почему я этого не сделал?
Елецкий все еще молчит, хотя ему действительно интересно знать, почему Холопов рассказал это ему, а не главному режиссеру.
— А не сделал я этого потому, — не дождавшись вопроса Елецкого, продолжает Холопов, — что уверен — никто из них не встревожится так за судьбу Маши, как ты. Их она может уговорить, будто это не опасно, как Ирину Михайловну, наверно. Но ведь тебе-то она дороже, чем им. Как же ты можешь спокойно сидеть здесь, да еще не позволяешь мне предотвратить несчастье?