В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945
Шрифт:
Я все-таки этого не понимаю. Когда человек видит, как гибнет столько солдат, – я действительно должен сказать: как легко нашим… он не мог не подумать об этом. Глупо так поступать. Стольким солдатам приходится умирать, а потом приходит вот такой человек и в последний момент пятнает позором героизм многих. Он мог покинуть эту юдоль слез и уйти в вечность, и народ обессмертил бы его имя, а он предпочел отправиться в Москву. Как он вообще мог думать о такой альтернативе. Это сумасшествие.
Йодль. Вот почему я пока не уверен.
Гитлер. Это как если бы мне пришлось сказать сегодня, что передаю командование крепостью генералу Ферстеру; тогда наверняка бы знал, что он будет первым, кто спустит флаг. Есть другие, кто этого не сделал бы. Трагедия в том, что опорочено мужество стольких людей.
Ешоннек. Я думаю, может быть, русские специально дали такое сообщение. Они умные, дьяволы.
Гитлер. Через неделю они выступят по радио.
Ешоннек. Русские могут даже организовать так, что говорить будет кто-то другой.
Гитлер.
Надо понять, что их привезут в Москву, поместят на Лубянке и там над ними «поработают». Когда в такой момент у кого-то нет мужества…
Я уже сказал Цейцлеру, что надо радировать Хайцу, что они должны удержаться в северном котле.
Кейтель. Хайц был в южном котле, а в сообщении русских о нем не упоминается.
Йодль. Да, и вот почему нам надо сейчас абсолютно точно выяснить, кто действительно находится в северном котле в данный момент. Если в сообщение русских включены имена тех, кто был в северном, то это список, который они где-то нашли и обнародовали. Одно ясно: они не назвали одного человека, который находился в южном котле и точно был убит – Хартмана.
Кейтель. Он убит четыре дня назад.
Йодль. Да.
Гитлер. Если Хайц был в южном котле и не упомянут… Уверен, что в целом личный состав держался честно и храбро.
Зафиксированная в этих фрагментах дискуссия по поводу Северной Африки не раскрывает того факта, что в этот момент Гитлер носился с идеей эвакуировать оттуда войска полностью. На самом деле указание на это содержалось в инструкциях Йодля своему штабу, о которых говорилось в начале главы; вскоре после этого по указанию Гитлера главнокомандующему войсками на Юге фельдмаршалу Кессельрингу был задан ряд вопросов по поводу ситуации с морским транспортом. И в том документе был вполне явный намек: «В зависимости от вашего ответа Верховное командование, вполне возможно, примет далекоидущие решения» [217] . Тем не менее в Северной Африке не было предпринято никаких мер предосторожности, чтобы избежать надвигающейся катастрофы.
217
Военный дневник штаба оперативного руководства, 9 декабря 1942 г. Поскольку в это время предпринимался ряд мер по усилению частей в Северной Африке, это выглядит просто как умышленная угроза итальянцам в ответ на настояния Муссолини положить конец Русской кампании.
Любые расспросы относительно возможности удержать все-таки Северную Африку после событий, произошедших в начале ноября, сначала полностью отметались наверху; это действительно можно проследить по Роммелю. 29 ноября он неожиданно прибыл в «Вольфшанце» прямо из пустыни Сирта. Цель его приезда состояла в том, чтобы прямо поставить перед главным командованием вопрос о полной эвакуации войск из Северной Африки. В отличие от предыдущего радушного приема на этот раз Гитлер встретил его весьма холодно и просто-таки выбил у него почву из-под ног, процитировав высказывание Геринга, что это была всего лишь «короткая прогулка» до Туниса, и заявив, что снабжение по Средиземному морю теперь гарантировано и сможет удовлетворить все его нужды. (Настоящая правда и неискренность гитлеровских заявлений бросаются в глаза в записи в военном журнале штаба оперативного руководства от 7 декабря 1942 года, где говорится: «Именно в данный момент фюрер считает положительным фактором то, что у Роммеля не хватает горючего на дальнейший отвод войск.) В тот же вечер Йодль записал: «Все равно Северную Африку мы потеряем». Однако через несколько дней, во время совещания с вновь назначенным главнокомандующим в Тунисе генерал-полковником фон Арнимом, Гитлер снова упирал на планы, составленные им сразу же после высадки союзников. На тот момент 5-я танковая армия Арнима состояла всего лишь из спешно собранных частей, эквивалентных по численности одной или двум немецким дивизиям, и имела очень мало транспортных средств и тяжелых орудий. Идея Гитлера, однако, заключалась в том, чтобы, тесня противника от порта к порту до самой Касабланки, выкинуть его из Африки совсем. В противоположность этим амбициозным планам, когда граф Чиано и граф Кавальеро в качестве представителей Муссолини приехали в Восточную Пруссию с настоятельной просьбой усилить войска люфтваффе для защиты транспортных путей в Тунис, Гитлеру пришлось им отказать из-за нехватки средств. Несмотря на это, обе стороны еще раз подтвердили решение «удержать Северную Африку», так что Гитлер не обратил ни малейшего внимания на просьбу итальянцев. На позицию Гитлера огромное влияние оказывали взгляды главнокомандующего войсками на Юге фельдмаршала Кессельринга. Тот с оптимизмом смотрел на перспективы развития событий как в Тунисе, так и в отношении ситуации с доставкой грузов по морю. Такое же мнение Кессельринг высказал во время своего устного доклада в «Вольфшанце» 12 января 1943 года [218] .
218
См. военный журнал штаба оперативного руководства, 18–19 декабря 1942 г. и 12 января 1943 г., а также фрагмент № 8.
При такой атмосфере и таких умонастроениях наверху едва ли удивительно, что верховная ставка почти не обратила внимания на тот факт (не говоря уж о том, чтобы им воспользоваться), что в тот момент существовала возможность избежать практически неминуемой катастрофы в Северной Африке путем своевременного
Но Гитлер мыслил совсем иначе! Для него появление армии Роммеля в Тунисе ознаменовало собой момент для начала осуществления его планов наступательных действий. В захвате Туниса, несомненно, были значительные политические и стратегические преимущества – это самое меньшее, чего мы могли достичь, – и из-за этого он оставался абсолютно слеп к тактическим нуждам, в первую очередь к тому, что потребуется пополнение для сухопутных, воздушных и морских сил, а это невыполнимо. До сих пор не удалось даже внести ясность в систему командования в Тунисе; власть исходила от Гитлера и Муссолини, приказы шли через два высших штаба обороны к Кессельрингу, а затем к командующим немецкой армией, которых теперь было двое, стоявших бок о бок. Несмотря на все свои красивые слова и несмотря на всевозможное давление со стороны ОКВ, Гитлер всегда ставил чувства Муссолини выше военных требований. Когда командная система наконец была создана, главнокомандующий войсками на Юге извлек из этого небольшую выгоду, которая заключалась в том, что отныне оперативный отдел его вновь сформированного штаба, объединявшего все виды вооруженных сил, вошел в состав Верховного командования в Риме. Поэтому выглядело все так, будто после почти трехлетних совместных действий между союзниками наконец установится тесное сотрудничество, по крайней мере на этом уровне; однако вскоре стало ясно, что такому порядку не суждено было долго длиться и что он не привел к взаимному доверию.
Этот хаос послужил для меня поводом спросить у Йодля, нельзя ли мне поехать в Тунис, чтобы на месте получить представление о сложившейся там обстановке, и после многочисленных бесплодных уговоров в конце января – начале февраля я наконец вынудил его согласиться. Добираться надо было через Рим, и это дало возможность впервые встретиться с генерал-полковником Амброзио, который заменил Кавальеро в должности начальника штаба после потери Триполитании. Поездка продолжалась всего десять дней, состоялась она в первой половине февраля и включала посещение не только итальянского главнокомандующего и командующего войсками на Юге, находившихся в Риме, но и обоих немецких командующих в Тунисе и, главное, боевых частей в разных уголках этой страны. Все, что я увидел и услышал, привело меня к выводу, к которому уже пришел фельдмаршал Роммель, а именно: о наступлении не может быть и речи, на повестке дня должен стоять вопрос об эвакуации войск из Северной Африки. На обратном пути я сделал краткую остановку и побеседовал наедине с Кессельрингом в его небольшом кабинете в скромном доме во Фраскати, городке, расположенном высоко над Римом. Я с полной откровенностью сказал ему, что таков мой главный вывод, к которому я пришел в результате поездки. Едва я успел произнести эти слова, как Кессельринг прервал меня предостережением, которое я слышу до сих пор: «У стен есть уши». Нет сомнения, конечно, что Кессельринг имел больше опыта, чем я, чтобы судить обо всем; мои оценки основывались просто на впечатлениях нескольких дней командировки. Если отбросить на время его природный оптимизм, то можно сказать, что он полагался на свой опыт и личные впечатления, накопленные в бесчисленных поездках на линию фронта. Однако ему не удалось убедить меня.
Во время последнего перелета на обратном пути я тщательно все обдумал и решил, что буду докладывать Гитлеру в том же ключе, что и главнокомандующему войсками на Юге. Однако мое намерение внезапно изменилось, когда на следующий день мы собрались на дневном совещании в ставке в Восточной Пруссии и я, к великому своему удивлению, увидел там фельдмаршала Кессельринга. Гитлер встретил его восторженно и тут же предоставил ему слово, чтобы тот обрисовал самые последние события в Тунисе и на Средиземноморье так, как видит их он. Доклад стал еще одним примером природной склонности Кессельринга смотреть на самые серьезные слабости и сложности любой ситуации как на частично преодоленные, замечать малейшие признаки ее улучшения и начинать разговоры о победах, когда все это не более чем планы или намерения. Потом Гитлер неожиданно повернулся ко мне и произнес фразу, с которой всегда обращался к штабным офицерам более низкого ранга: «Ну а вы что?» Однако едва я успел начать, дав понять, что моя точка зрения противоположна точке зрения Кессельринга, как Гитлер сразу же понял, что я имею в виду, и бесцеремонно положил конец обсуждению другой фразой, к которой обычно прибегал в таких случаях: «Еще что-нибудь есть?» Я сразу же покинул картографический кабинет, успев, однако, получить упрек от Геринга в том смысле, что на сей раз я пытался спорить с фельдмаршалом его люфтваффе и «расстроить» Гитлера. К моему удивлению, когда я выходил, за мной последовал Шмундт, который остановил меня словами: «Вы, видимо, хотели сообщить нечто совершенно отличное от того, что сказал Кессельринг; фюрер должен был это услышать. Я специально назначу вам время сегодня; можете положиться». Этот замысел ни к чему не привел – в первую очередь по той причине, что на следующий день Гитлер с ограниченной свитой, включая Йодля и Шмундта, отправился в ставку на Украине, где они оставались примерно в течение месяца. Я использовал эту возможность для того, чтобы еще раз попробовать добиться от Кейтеля нового назначения, которое он мне обещал. Начальник штаба ОКВ свое обещание подтвердил, но заявил, что в данный момент не может рассматривать мой переход, поскольку сейчас нет Йодля, а когда тот вернется, он сам собирается взять длительный отпуск, единственный, между прочим, за всю войну.