В степи опаленной
Шрифт:
Я подбежал к раненому:
– Вот она, твоя драгоценная... Успокойся, - и положил рацию возле него. Как только я коснулся ею земли, рация замолкла - наверное, от какого-то моего движения звук выключился сам. Только зеленый глазок продолжал светиться еле приметно.
– Выключи!-вдруг четко, внятно проговорил раненый.
– Выключи, а то батарея сядет!
– и бессильно откинул голову назад. В темноте матово белело его лицо. Только теперь я разглядел: совсем молодой. Наверное, моложе меня. Снова неподвижен,
– Выключи!
– Вот далось!
– рассердился я.
– Да не знаю, где тут выключается.
– Дай!
Я подвинул рацию к раненому вплотную. Он с усилием поднял руку, тронул какой-то рычажок на панели, и зеленый огонек погас.
– Нитку снова зажми!
– напомнил я. Раненый послушно потянулся к проводу, но нащупать его не смог. Как и в первый раз, я вложил провод в его пальцы, крепко сжал их:
– Не выпускай!
– и побежал вдоль провода, на ощупь бегло перебирая его.
Несколько раз упал, споткнувшись на неровностях почвы или зацепив сапогом за спутанную траву. Вскакивал, хватался за нитку и снова бежал, бежал... Мне казалось, бегу целую вечность. А кругом все темнота и безлюдное поле, и шелест неутихающего дождя. Когда же, скоро ли провод приведет меня на КП батальона?
Но вот меня окликнули:
– Стой! Кто идет!
– Свои!
– я назвал себя. Оказалось, наконец-то, я уже на КП батальона.
– Товарищ старший лейтенант!
– услышал я голос Гас-тева.
– А я вас давно жду...
– Потом, потом поговорим, - отмахнув дверной полог, я влетел в землянку комбата. Он спал.
– Санитаров!-прокричал я ему.
– Товарищ капитан, срочно санитаров!
Через пять-шесть минут я с двумя солдатами, один из которых нес свернутые носилки, и с батальонным фельдшером Заборовым, моим приятелем еще с тех дней, когда я служил в батальоне, бежал обратно, снова ориентируясь по нитке. Капли дождя падали на наши разгоряченные лица.
Вот мы и добежали. Радист лежал возле провода, но не держась за него.
– Скорее, Миша!-торопил я Заборова. Он опустился возле раненого, смахнув с бедра толстую, набитую бинтами сумку, склонился, что-то делая обеими руками.
– Пульса нет!
– Заборов поднялся.
– Напрасно спешили...
Это я виноват, я!
– жестко сказал я себе.
– Долго провозился! И на то, чтобы принести рацию, потратил какие-то минуты. Может быть, этих самых минут и не хватило...
И только теперь я заметил, что зеленый огонек рации снова светит. Значит, в самые последние мгновения радист снова включил ее? Зачем?
Я смотрел на зеленый огонек, еле теплящийся в черной темнотище пасмурной ночи. А вокруг по измятой за день траве затихшего бранного поля бесстрастно, равнодушно шелестел, шелестел
Прошло много лет, а я все помню того радиста. Человека, которого я не сумел спасти...
Поздно ночью вернулся на полковой КП. Все, кто мог спать, уже спали бодрствовали только наблюдатели и телефонисты. Да в землянке, в той самой, в которой днем я допрашивал пленных, за столом, на котором мерцала трофейная плошка, сидел Карзов, склонившись над какой-то тетрадью.
– Что сочиняешь?
– спросил я его.
– Дневник?
– Вроде того, - оторвался Карзов от тетради.
– Делаю запись за сегодняшний день в журнал боевых действий полка. На передовой уже побывал, уточнил рубежи, донесение отправил, теперь вот фиксирую для истории. Ты знаешь, сколько раз сегодня немцы переходили в контратаки? Восемь раз! Танками и пехотой. Перед передним краем полка десять сожженных немецких танков красуются...
– За каждый день в журнал записываешь?
– За каждый! С самого начала войны. Про все дела... Когда я еще командиром роты был, на Северо-Западном, и про меня запись сделали.
– О чем?
– О том, как я со своей ротой, в сорок втором дело было, полтора месяца в лесу, у фрицев в тылу, им всякие неприятности чинил. По дорогам они ездить опасались...
– О! Значит, ты в историю попадешь.
– Все мы, брат, в историю попадем. Если возьмем Тросну.
Глава 5.
Тросна
Двадцатого июля.
– Шопен.
– Ночные призраки.
– Нас атакуют танки.
– Цель близка.
– Что отмечено приказом.
– В Тросне.
– Почти легенда.
Если возьмем Тросну...
Поначалу я как-то не очень задумывался по поводу брошенных Карзовым слов о том, что, взяв ее, мы можем попасть в историю. Эти слова я счел просто случайной, походя брошенной шуткой, которой, наверное, и сам Карзов не придал значения. Мало ли за какие населенные пункты сражаются в каждой войне - в историю же входят немногие. А что, если не иметь в виду большие города, войдет в историю из этой войны? Брест, Перемышль, Ельня? Собственно, они и вошли, хотя бои за них мало чем повлияли не только на весь ход войны, но даже и на положение на том или ином участке фронта.
А чем могла войти в историю Троена?
Признаться, тогда как-то и не думалось об этом. Известно, каждый солдат должен понимать свой маневр. И мы свой маневр понимали: взять Тросну - значит, освободить еще одно село, дать возможность жителям его вернуться в свои дома, а главное - пробить еще одну брешь в обороне противника.
Но почему именно к Тросне было стянуто так много сил и нами и противником? Почему он так настойчиво шел в контратаки, пытаясь отбросить нас от села, каких на Орловщине и Курщине много? Почему для него так важно было сохранить Тросну в своих руках?