В Стране Дремучих Трав (изд. 1962)
Шрифт:
Узнав об этом, я сразу направился к неизвестному и горячо пожал ему руку. Эго был старый актер, автор уже известных мне записок.
Через три дня Думчев проснулся. Он увидел около себя Полину Александровну, старого актера, Авдотью Васильевну, которая держала в белом узелке какие-то гостинцы.
Мы все молчали, не зная, с чего начать разговор. Так бы мы и промолчали положенное посетителям время, но вдруг Думчев начал внимательно всматриваться в лицо Булай.
— Вы хотите мне что-нибудь
— Я вспоминаю… — сказал Думчев ясно и раздельно. — Сейчас вы, Полина Александровна, склонили голову надо мной совсем так, как много лет назад. Море, упавший летательный снаряд, и я на песке… Я поднял голову и увидел вас.
— Я тогда была молодой…
— Я сейчас вижу вас такой, какой вы были тогда. Слезы навернулись на глаза Полины Александровны.
Она незаметно смахнула их рукой.
Пристально, сосредоточенно всматривался Думчев в черты ее лица. А слезы снова и снова набегали на глаза старой женщины. Думчев ласково глядел на нее. Они молчали.
Поздней осенью сквозь дождь и слякоть иногда проглянет неожиданно и сильно солнце, совсем не осеннее. И вдруг зеленым, ярко-зеленым кажется тот или другой пучок травы. Рукой бы потрогать, посидеть бы, зарыться в траву… Совсем весенняя трава! Теплота разливается в воздухе. И дождик кажется смелым, задорным. Весна, весна на дворе! И хочешь благодарить осень за это весеннее тепло.
Это вспомнилось мне, когда я смотрел на Думчева и Булай. Пришла на память давно забытая мною мелодия, вспомнились и слова:
Как поздней осени пороюБывают дни, бывает час……Гул самолета ворвался в палату. Думчев о чем-то спросил. О чем? Я не расслышал.
Булай громко и ясно объяснила:
— Это прилетел самолет из Москвы!
— Как из Москвы? Не верю! Такое расстояние… — проговорил Думчев.
— Расстояние? Какое же это расстояние для самолета? До Москвы всего…
— …до Москвы больше тысячи, тысячи верст!.. А я… я-то хотел, чтобы стрекозы и мухи научили…
Эти слова он выговаривал со злой насмешкой, с горькой иронией над самим собой, за которой человек иногда скрывает большое несчастье.
Мы все вышли в сад. Я посидел на скамейке. Короткие тени деревьев спокойно тянулись одна к другой. Там и здесь мелькали халаты больных.
Потом вернулся в палату. Где-то в коридорах больницы разговаривали. Мне почудился чей-то знакомый голос. Вот все умолкло. А теперь голоса совсем близко.
Дверь палаты распахнулась. На пороге стоял физик Калганов. За ним вошел его ассистент с небольшим чемоданом в руке.
— Здравствуйте,
Он широко и размашисто придвинул стул и уселся возле кровати Думчева.
— Кто вы такой? — спросил Думчев.
— Физик Дмитрий Калганов.
— Не помню. Не знаю… Калганов?
— А я подарок вам привез из Москвы!
— Какой подарок?
— Ого! Любопытный какой! А вот возьму и вовсе уйду! — захохотал Калганов. — И не узнаете, какой у меня подарок для вас!
— А я стану у дверей и не пущу! — уже засмеялся в ответ Думчев.
Калганов открыл чемодан.
Он клал перед больным на столик, на стул и даже на край кровати какие-то очень легкие пакеты, завернутые в черную бумагу.
— Что же это такое?! — воскликнул Думчев.
— Облицовка! Будущая облицовка домов!
— Не понимаю! О чем вы толкуете?
— Знаете ли вы, Сергей Сергеевич, что в эти черной упаковке? Здесь пластинка точно такой же толщины, как толщина чешуйки бабочки.
— Вздор! Чешуйка бабочки так тонка, что простым глазом и не увидишь, а взять в руки совсем нельзя!
— Правильно, правильно! Вот потому мы в лаборатории покрывали нашим сверхпрочным прозрачным составом зеркальную поверхность этих брусков.
— Как же так? — оживился Думчев.
— Смотрите же! Вот здесь цифры — обозначения длины световой волны и толщины слоя, покрывающего бруски. И на каждом буква «Д» — Думчев. Вашим именем мы называем этот облицовочный материал.
— Вы смеетесь! Это насмешка, шутка? Думчев опоздал! Так не смейтесь же над ним, над этим Думчевым! — громко сказал Сергей Сергеевич. И резко повернулся к стене.
— Ах, так?! — тепло и просто рассмеялся физик. — Посмотрите же…
Он стал разворачивать образцы.
Загорались, потухали и вновь загорались цветные лучи. Думчев всматривался. И вдруг он точно что-то вспомнил: он стал перебирать и прилаживать образцы один к другому. Краски резкие, неожиданные, краски неспокойные, без всякой гармонии метались по палате.
Я посмотрел на Калганова. Ласково и терпеливо он помогал Думчеву. Ассистент разворачивал образцы и называл вслух какие-то цифры.
Калганов прислушивался и в то же время вглядывался в игру красок, следя за движениями рук Думчева.
— Так! Так! — радостно говорил Калганов. — А теперь не так. Посмотрите!
Очень осторожно, спокойно, тихо и бережно помогал он Думчеву, так трогательно, как помогают ребенку.
Где-то хлопнула дверь, и мне показалось, что в палате стало еще тише. Солнечные пятна медленно двигались по стене. Иногда эти пятна на стене встречались и перекрещивались с новыми, неожиданными красками.