В стране кораллового дерева
Шрифт:
— Прими мои искренние соболезнования, — произнес Штефан Брейфогель и задумчиво взглянул на девушку, сидевшую по другую сторону стола. — Ты не хочешь мне еще что-нибудь сказать? — неожиданно спросил он.
Анна неуверенно посмотрела на него. Брейфогель указал пальцем на ее живот.
— Ты… ты… Ну, я предполагаю, что у тебя скоро будет ребенок. Я тоже когда-то испытал такую радость. Давно это было, но я помню, какой неповоротливой и бесформенной тогда была Кандида.
Анне показалось, что ее ударили в солнечное сплетение. Она старалась подыскать слова.
— Я, — запинаясь,
Штефан Брейфогель покачал головой.
— Это исключено, я не позволю тебе и дальше работать у меня. Что подумают люди? Они и так смеются над тем, что я взял в конюхи женщину.
Анна почувствовала, что дрожит.
— Я же все время хорошо работала.
— Но теперь… все слишком далеко зашло.
Штефан Брейфогель откинулся на спинку кресла.
«Бог мой, — подумала Анна, — мне так нужна работа! Мне все равно, что подумают люди, если бы вы только позволили мне остаться. Я буду работать, сколько смогу». Она постаралась сдержать слезы, но ей это не удалось. Теплые капли катились по щекам.
— Пожалуйста! — умоляла она.
Брейфогель снова покачал головой.
— Я больше ничего не могу для тебя сделать, Вайнбреннер. Я не могу больше смотреть на твое положение сквозь пальцы. Ты не оставляешь мне выбора.
— Пожалуйста! — повторила Анна, ненавидя свой дрожащий, умоляющий голос.
Штефан Брейфогель еще раз покачал головой.
Выходя из конторы, Анна ничего не видела из-за слез.
— Мне очень жаль, — все еще звучал в ее ушах голос Йориса Брейфогеля, — я бы охотно помог тебе, но…
Не поворачивая головы, Анна чувствовала, как Йорис провожает ее взглядом. Она ничего не ответила. Она не станет на него смотреть и разговаривать с ним. Но вдруг он схватил ее за левую руку и в тот же миг толкнул девушку к стене и прижал.
— Не будь такой заносчивой, бабенка! — Он бросил презрительный взгляд на ее живот. — Может, я навещу тебя, когда ты будешь одна. Так что не думай, что ты в безопасности.
Анна с гневом взглянула на него. Хотя от страха она чувствовала себя плохо, но смогла вырваться и побежать дальше, домой. Ее уже давно не тошнило, но в тот вечер вырвало после ужина.
Спустя две недели родилась Марлена.
В первые дни после родов Анна чувствовала, что дочь забрала у нее последние силы. Когда спустя неделю она снова появилась в конторе Брейфогеля, твердо решив вернуться на свое место, там уже работал только что прибывший из Европы парень.
— Он хорошо выполняет работу, Анна, — сказал Брейфогель, — лучше, чем ты.
Анна избегала смотреть в глаза Йорису Брейфогелю, который всецело был на стороне отца. Во время разговора со Штефаном Брейфогелем ей удавалось держать себя в руках. Но дома Анна разрыдалась. Она плакала так, как плачет впервые маленькая девочка, но в этот раз она не чувствовала облегчения. Анна была обессилена.
«Я опустошена, — подумала она, — у меня больше не осталось сил».
Откуда-то издалека послышался голос бранящейся матери. Не разбирая ни слова,
— Ах, Ленхен, — всхлипнула она, — что же мы теперь будем делать?
Рушилось все, что Анна с таким трудом строила несколько месяцев после своего приезда; все утекало сквозь пальцы, как вода. Каждый день она чувствовала, что делает один шаг вперед и тут же отступает на два шага назад. И у нее складывалось впечатление, что двигаться дальше уже невозможно.
Анна снова всхлипнула. Все надежды, которые она лелеяла, внезапно оказались ничтожными, глупыми мечтами маленькой девочки. Она взглянула на Ленхен. Младшая сестра заплетала волосы, которые спадали ей на плечи, в косы и теперь сжала зубами конец одной из них. В семье у нее одной были голубые глаза.
— Все наладится, Анна, вот увидишь, все станет лучше, — сказала Ленхен.
Анна кивнула, но сама уже не верила в это. Она устала. Она больше не хотела ничего делать, только заснуть и все забыть. Даже мысли о смерти не казались ей теперь такими уж страшными. Впервые в жизни Анна целый день пролежала в постели. Ей хотелось просто лежать и не шевелиться.
— Ты нужна ребенку, — проговорила Мария, которую позвала Ленхен. Подруга сидела рядом с Анной.
Девушки поили роженицу бульоном с размоченными в нем сухарями. Не важно, спала Анна или бодрствовала, одна из них всегда оставалась у ее постели. Когда Марлена плакала, Мария или Ленхен подносили девочку к Анне.
Тишина поначалу очень давила на нее. Но через некоторое время Анне стало даже нравиться, когда губы малышки касались ее сосков и дочка начинала жадно сосать молоко. Анна завороженно наблюдала за Марленой. Иногда мать тонула в серых глазах дочки, гладила ее круглые щеки и крошечный нос. Ребенок казался ей совершенством, маленьким чудом — наследством Калеба.
И вскоре, когда Анна прикладывала ребенка к груди, ее душа уже не болела. Боль ушла, чувства притупились. Мария стала рассказывать Анне истории о Калебе, о его первых днях в Новом Свете, истории, которые он уже никогда не смог бы ей рассказать. Вечером молодая итальянка уходила прежде, чем Генрих Бруннер являлся домой.
— Я ведь не нравлюсь твоему отцу, — ответила она, когда Анна как-то попросила ее остаться.
Анна хотела возразить, но ей ничего не пришло на ум. Мария была права.
В конце недели Ленхен снова вышла на работу, и Анна сожалела о том, что больше не может проводить с ней много времени. Ей нравились их разговоры.
Анна все еще чувствовала себя уставшей, но теперь хотела бороться дальше. Еще не пришло время сдаваться.
Следующие несколько недель деньги в дом приносили Элизабет и Ленхен, и даже иногда Генрих, если женщинам удавалось отобрать у него заработок, прежде чем он его пропьет. Но безысходность преследовала их изо дня в день, денег ни на что не хватало. Чаще всего они ели дважды в сутки. Иногда Генрих, когда был трезв, даже придвигал свою тарелку старшей дочери.