В стремлении – жить!

Полишко Анатолий

– Ну что, салага, ты хоть сможешь приподнять ПТР?

Противотанковое ружьё действительно было очень тяжёлым, но Ванька, несмотря на небольшой рост, был плотным, жилистым и для своих лет довольно-таки сильным парнем. Он взял ПТР двумя руками, сначала как шпагу, почувствовал вес, а потом тут же взялся одной рукой за рукоятку ружья, прикинув, что одному его тяжело будет тащить, особенно на дальние расстояния, учитывая ещё две сумки патронов. Работа предстояла тяжёлая во всех смыслах. Но Иван не стал высказывать эти мысли вслух и изображал напускное спокойствие.

– Ну-ну, может, ты ещё и с рук попробуешь выстрелить? – хмыкнул наводчик, не высказав ни одним мускулом своего удивления, а потом уже более примирительно добавил: – Ладно, поглядим, покумекаем, что ты за фрукт.

Изучение

материальной части противотанкового ружья Дегтярёва не заняло большого времени, так как ружьё было простым в устройстве и применении. Хотя вначале непривычно было прицеливаться, так как прицел и мушка находились сбоку от ствола, но, как сказал Кривошеин, что и «скотина ко всему привыкает, а уж человек и подавно». Да, действительно, вскоре Иван вполне освоился и с этим оружием, несмотря на то, что командир расчёта сразу же сказал ему, что его задача – таскать, а не стрелять из ПТР, тем более, что трёхлинейка тоже входила в вооружение расчёта и оставалась личным оружием помощника наводчика.

Иван, с недоумением глядя на младшего сержанта, спросил:

– Как же я буду это всё таскать?

– Как, как. Как накакаешь, так и съешь! На дальние расстояния вдвоём будем таскать или по очереди. Смотри, какой «какала» нашёлся, – не преминул съязвить Кривошеин.

Когда стали отрабатывать совместные действия применения ружья с подносом боекомплекта, подачей патронов при заряжании, устройстве гнёзд и перетаскивании ружья на запасную позицию, вот тут-то Кривошеин устроил молодому бойцу «весёлую жизнь», от которой у Ивана к концу дня еле волочились ноги, а руки гудели и ныли настолько, что хотелось бросить эту «чёртову железяку» и никогда больше к ней не подходить. Но бросить было нельзя, это молодой красноармеец прекрасно понимал и терпел изо всех своих ещё юношеских сил. Иногда бывали дни, когда Кривошеин, сам устав, давал роздых и своему бойцу. Они блаженно садились на сделанный в окопе из земли приступок и молчали, думая каждый о своём.

По сообщениям Совинформбюро Ваня Полуэктив знал, что немцами уже захвачены и его родные места, и Харьковская область, где он учился. Но что стало с родными, разбросанными по Украине, он не знал абсолютно ничего. «Наверняка Дмитрий, служивший в Белоруссии, где-то воюет, если, конечно, живой. А вот что с остальными?» – частенько думал он, несмотря на изнурительное военное обучение. Тревога за близких всё чаще и сильнее закрадывалась в душу Вани Полуэктива, поскольку уже поступала информация, иногда от политрука, иногда от беженцев, а когда и от вышедших из окружения солдат, что фашисты зачастую расправляются с невинными людьми, грабят и жгут дома. «Мама, тётя Мария и Галя наверняка остались на захваченной территории. Что там творится? А братья Фёдор и Кирилл где? Может, их тоже забрали в армию? Хотя в этой суматохе всё что угодно могло быть. А Прасковья с семьёй? Львов-то вообще в первые дни войны захватили», – эти мысли не давали ему покоя, неизвестность пугала, ухудшая настроение и усиливая сумятицу в его ещё неокрепшем, чертыхающемся из стороны в сторону сознании.

9

В январе 1942 года стрелковый полк, пополнившийся свежими подразделениями, прошедшими боевую подготовку, полностью укомплектованными штатными единицами вооружения, готовился вместе с другими частями и соединениями Юго-Западного фронта к проведению задуманной вышестоящим командованием фронтовой операции по освобождению территории Харьковской области.

В одном из этих прибывших недавно на фронт подразделений находился рядовой Иван Полуэктив.

Четырёхмесячная боевая учёба придала молодому бойцу больше уверенности в своих силах, во взгляде и фигуре вырисовывались мужественность и уже неподдельная взрослость.

Когда их рота прибыла на передовую, вместо подразделения, отправлявшегося на отдых и переформирование, последовала команда занять уже подготовленные окопы, осмотреться и приступить к маскировке и улучшению занимаемых позиций. Напротив, за рядами колючей проволоки, на небольшой возвышенности виднелось село, занятое немцами. Оно носило смешное название Длинненькое.

Основной массе бойцов повезло, так как не надо было долбить замёрзшую землю, строить землянки. Но отделению бронебойщиков

пришлось оборудовать позиции своих двух расчётов, поставленных на флангах роты, так как у заменщиков ещё не было противотанковых ружей. Начались так уже хорошо знакомые Ивану земляные работы. Только теперь было понятно, что если как следует не зароешься в землю, не замаскируешь позицию, не подготовишь запасную, то вряд ли долго проживёшь. Бронебойщики с ожесточением начали долбать землю, с некоторой завистью поглядывая на сослуживцев, пришедших на готовенькое. Но когда командир роты старший лейтенант Макаренко, пройдя по всем траншеям и окопам, приказал взводным дать команду на улучшение всех позиций, занимаемых ротой, и все бойцы начали копошиться, углубляясь и маскируя свои огневые точки, бронебойщики заметно ожили, так, словно получили подмогу и дополнительную силу. При этом они подшучивали друг над другом, пытаясь по мере возможности хоть как-то отвлечь своё тело от тяжести выполняемой работы.

– Ну что, Ванька, что пыхтишь и пускаешь пар, как паровоз? Смотри, чтоб задний клапан не открылся, а то придётся противогаз надевать, – кричал, махая сапёрной лопаткой, Кривошеин.

– Не бойтесь, товарищ младший сержант, клапан не откроется, давно уже уголёк прогорел, – несколько неожиданно для себя ответил Полуэктив, намекая на отсутствие запаздывающей где-то полевой кухни.

– Да, действительно, кишка к кишке уже прилипла и хочет от горя задавиться. Пора бы и пожрать.

Постепенно позиция бронебойщиков приобрела привычные очертания, как и весь передний край, занятый окапывающимися или уже окопавшимися боевыми подразделениями.

Наконец появилась полевая кухня с долгожданным обедом. Через некоторое время последовала команда на приём пищи. Как-то сразу подобрели лица бойцов, радостно расправлявших усталые руки и плечи.

Весело забрякали ложки и котелки, как будто напевали несуразную и немелодичную, но всё же чем-то приятную песню.

Потом было три относительно спокойных дня, когда можно было немного расслабиться.

Иван, как и все другие новички, постепенно привыкал к периодическим перестрелкам с обеих сторон, осветительным ракетам, зависавшим над немецкими окопами, далёкому урчанию немецких танков и другой техники. Но на четвёртый день что-то стало меняться: забегали связисты и посыльные, потом к ротному были вызваны командиры взводов. К вечеру уже все бойцы негласно знали, что завтра начинается наше наступление. Смысл этого слова – наступление – не сразу дошёл до Ивана. Но потом вдруг он со всей ясностью понял, что завтра у него первый бой, который может стать и последним в его короткой жизни. Как-то сразу накатилось волнение, а сможет ли он не испугаться, сможет ли перебороть страх, но давнее мальчишеское, а теперь уже почти взрослое сознание говорило о том, что главное – не опозориться, а значит, стиснуть зубы и преодолеть этот подлый, предательский страх, сказать себе: «Я мужик, я смогу!» Он много раз как будто перекручивал плёнку мыслей, возвращая и возвращая всё в исходное положение.

В конце концов, уже устав от надоедливо повторяющихся в мозгу слов, он решил: «Должен смочь! Я ведь не трус!» Но тут же червячок сомнения как будто шепнул: «Кажется, не трус?!»

Наступление началось на рассвете 18 января с нашей массированной артиллерийской подготовки. Иван, прижавшись к стенке окопа, наблюдал за фонтанами подбрасываемой взрывами земли на немецкой стороне. Ему казалось, что вздрагивание земли передаётся в каждую клетку организма, заставляя его тело вибрировать и трепетать. Вдруг в голове возникла злорадная мысль: «Вот вам, гады, получайте, фрицы паршивые!» Он думал, что теперь-то они легко возьмут это смешное Длинненькое, после такого мощного артналёта.

Расчётам бронебойщиков было приказано во время атаки оставаться на своих местах, выявлять огневые точки противника и своим огнём подавлять их.

Артиллерийская подготовка закончилась. Едва замолкли пушки, последовала команда ротного Макаренко:

– Рота, в атаку, цепью, вперед! За Родину! Ура-а-а!

По мере того, как бойцы, покидая окопы и разворачиваясь в цепь, начинали полубежать-полуидти, «Ура!» превращалось в отчаянное и надрывное «А-а-а-!», которое прекратилось, когда с немецких позиций последовал шквальный огонь.