В субботу рабби остался голодным
Шрифт:
Но в это воскресенье рабби не появился ни в миньяне, ни в классах религиозной школы. В это время он сидел дома за завтраком в халате и шлепанцах и ел яйца с тостами — Мириам считала это самой подходящей диетой для больного.
В храме никто особенно не комментировал отсутствие рабби: ему и раньше несколько раз случалось пропускать миньян. Однако Мортимер Шварц и Марвин Браун увидели в этом особый знак.
— Все ясно, правда? — сказал Шварц. — Он все обдумал и понял, что у него мало шансов. Если он ввяжется в драку, что неизбежно, и проиграет, то ему придется либо подать в отставку, либо уступить.
— И что нам теперь делать?
— Знаешь, Марв, я думаю, можно внести кое-какие изменения. Если рабби не будет на заседании, ты можешь представить отчет комитета. Это, возможно, будет подходящий момент попросить об увеличении вашего бюджета. Только не нужно упоминать о Хирше. Просто скажешь, что нужно построить дорогу.
В этот момент Арнольд Грин — секретарь, ведавший перепиской правления, — знаком подозвал Шварца.
— Что такое, Арни?
Грин отвел президента в угол и вручил ему письмо.
— Прочти это. Это лежало в почтовом ящике, когда, я пришел. Судя по штемпелю, оно пришло, должно быть, в субботу. Это от рабби. Я решил, что прежде чем прочесть его на правлении, надо поговорить с тобой.
Шварц быстро пробежал письмо, сложил его и сунул обратно в конверт. Когда он заговорил, его голос звучал напряженно.
— Слушай, Арни, я не хочу, чтобы это зачитывалось на сегодняшнем заседании. Я хочу, чтобы ты забыл, что вообще получал это письмо, понял?
— Но я должен читать всю поступающую корреспонденцию.
— Это письмо ты не обязательно должен был получать. Оно адресовано мне, и я хочу, чтобы ты пообещал, что ни словом о нем не обмолвишься.
— Но что все это значит?
— Черт, я знаю не намного больше тебя, но пока я все выясню, конгрегация может просто расколоться пополам. Ты же помнишь, что было, когда встал вопрос о продлении его контракта? Хочешь, чтобы это повторилось?
— Нет, конечно. Но если рабби посылает письмо правлению, он может удивиться, почему его не прочли.
— Но сегодня его нет. Не волнуйся — я зачитаю письмо. Просто пусть оно недельку полежит.
— Ну, если ты так хочешь…
— Да, я так хочу. А теперь давай начинать заседание.
— У рабби небольшой грипп, — пояснил доктор Зигман, когда члены правления расселись по своим местам. — Я сам переболел на прошлой неделе. Думаю, к середине недели он уже будет на ногах.
— Я тоже только пару дней как выздоровел, — сообщил Боб Файн. — Собирался вызывать вас, док, но когда ваша Ширли сказала Майре, что и у вас то же самое, я решил, что раз вам нечего мне прописать, то почему бы не сэкономить пару баксов?
Доктор Зигман рассмеялся.
— Придется поговорить с Ширли — зачем она выдает мои секреты?
Сидя в самом конце комнаты, Марвин Браун все же ухитрился поймать взгляд президента. Шварц чуть-чуть кивнул и открыл заседание. Секретарь зачитал протокол и попросил представить отчеты комитетов. Марвин Браун не подал отчета, но когда была объявлена повестка дня, он поднял руку, и ему дали слово.
— Я не знаю, может быть, надо было сказать об этом во время слушания комитетских отчетов, но я собираюсь внести предложение, поэтому решил сказать сейчас. Дело в том, что перед тем как внести это предложение, я хотел бы дать короткое пояснение.
— Ты должен внести свое предложение, а потом, если оно будет поддержано и президент предложит его обсудить, ты дашь свои пояснения, — сказал Эл Беккер, прошлогодний президент, сторонник строгого соблюдения регламента.
— Да, все правильно, Эл, но если никто не поддержит моего предложения, то у меня не будет возможности его объяснить.
— Так это будет означать, что объяснение и не нужно.
— Что ж, хорошо, но тогда если я откажусь от поста председателя кладбищенского комитета и вы спросите меня, почему, я скажу вам, что причина заключается в том пояснении, которое вы не дали мне сделать.
— Послушайте, ребята, зачем так все усложнять? — вмешался Шварц. — Ты абсолютно прав в отношении процедуры, Эл, но это звучит так, как будто Марв выступает с какой-то претензией. Я думаю, надо его выслушать. Если я решу, что он говорит не по существу, я могу признать это нарушением повестки дня.
— В том-то и дело, — возразил Беккер. — Как ты можешь определить, что он говорит не по существу, если он еще не изложил никакого существа?
— Эй, дайте ему сказать!
— Я не пытаюсь запретить ему говорить, я просто сказал, что мы должны придерживаться правил. Но если вы так хотите, ребята, — пожалуйста.
— Давай, Марвин.
— В общем, я хотел сказать примерно следующее. Я терпеть не могу продавать то, что невозможно продать. Это неблагодарное занятие. Я по профессии торговец, а успех торговли зависит от уверенности в себе. Так вот, эти ассигнования, выделенные кладбищенскому комитету… Должен сказать вам, друзья, что тут я теряю уверенность в себе. Мне кажется, что большинство из вас не имеют ни малейшего представления о том, насколько важно кладбище для конгрегации. Большинство из вас относится к этому, как к чему-то несерьезному. Нет, я не против того, чтобы вы насвистывали похоронный марш, когда я выхожу со своим отчетом. Я способен понять шутку не хуже любого из вас, но меня беспокоит то, что вы несерьезно относитесь к самому вопросу. Все эти шпильки насчет того, что я держу вас на крючке, насчет страхования, пока вы живы, и участка на кладбище, когда вы померли, — все это прекрасно. Но иногда следует взглянуть на дело реально, и я считаю, что сейчас — как раз такой момент.
— Так что ты хочешь, Марв?
— Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что это кладбище может значить для такой прогрессирующей организации, как наша. Община растет. Наступит день — и он не так уж далек, — когда в Барнардс-Кроссинге появится еще один храм, а может, и несколько. И их членами будут не только новоприбывшие. Может быть, один из храмов будет реформистским, и я не сомневаюсь, что многие из наших захотят туда перебежать. Но если у них здесь будет собственный семейный участок на кладбище, если на нем будет похоронен кто-то из членов семьи — муж, жена, отец, ребенок, — разве не подумают они десять раз, прежде чем уйти от нас? Теперь подумайте о деньгах. Кладбище может стать золотой жилой. Мы берем за участок в четыре раза больше, чем стоит участок на городском кладбище. Через десять-пятнадцать лет мы сможем уменьшить членские взносы, а если все будет нормально, то и расшириться.