В Суоми
Шрифт:
— Понимаю. Ты пойдешь обратно? — сухо говорит ему Легионер и вытаскивает из кобуры револьвер.
— Конечно, нет. Что мне там делать? — говорит паренек, но губы его дрожат. — Я отдохну здесь часок-другой, а потом пойду по следам и догоню всех.
— Ты не останешься, ты замерзнешь здесь один, — отвечает Легионер и вращает барабан нагана. — А ну, вставай!
— Не встану, — равнодушно говорит Матти.
— Ему нужно вернуться к своей бабе, отогреться хочет, — говорит Каллио, — не хватило времени вчера.
— А что же, он прав, — говорит другой партизан, Август, — и я, пожалуй, останусь с ним.
Легионер, не обращая внимания на его слова, нагибается к Матти, снимает с его плеча винтовку и надевает на себя, снимает с его пояса чайник и передает мне (на мне висят теперь два чайника), снимает с его плеч вещевой мешок, дает Каллио и вдруг изо всей силы толкает Матти.
— А ну, вставай, может быть, сможешь пройти двадцать минут.
Паренек медленно, с трудом поднимается и делает несколько шагов вперед.
— А ну, еще, еще! — подбодряет его Легионер. — Крепись, парнишка, выдержим. А ну, пошли!
И мы все трогаемся дальше, и он, Матти, слегка пошатываясь, идет вместе со всеми.
Так мы передвигаемся по озеру и опять подходим почти вплотную к самому берегу.
Молодцы ребята, позаботились о нас! Опять треножник, но, на мое счастье, нет котелка.
Здесь они поили лошадей — я вижу это по следам, по разбросанным зернам овса и соломинкам. Вот небольшая прорубь.
— Двадцать выстрелов в лед в упор — и вот тебе прорубь готова. Мы в легионе тоже так делали, — говорит Легионер.
Каллио уже собирает сучья на берегу для костра.
— Отлично, выпьем кофе! — радуется Легионер и подбадривает Матти. — Не раскисай, дойдешь. Когда нас англичане отправили на фронт, мы все, как один, сказали, что против Красной Армии, против Советов не пойдем, и тогда… — Но Легионер на середине обрывает фразу и начинает настороженно прислушиваться.
Я тоже прислушиваюсь и слышу непонятные частые звуки: цок, цок, цок — словно цоканье копыт кавалерийской части. Эти звуки слышат и другие ребята… Они все насторожились, за исключением Матти, который заснул все-таки, пристроившись на своих лыжах. Отдаленное это цоканье становится все ближе и ближе. Легионер, прислушиваясь, приложил ладонь и уху.
И вдруг Август бросает на снег свою винтовку, быстро надевает лыжи и хватается за палки.
— Это кавалерия, это карательная экспедиция против нас! Надо бежать!
— Погоди, — пробует отшутиться Каллио, — у тебя ведь совсем не было силы, чтобы пройти несколько лишних шагов.
— От кавалерии не удерешь, — спокойно говорит Легионер, — а пуля в спину самое гнусное дело. — И помолчав: — Десять храбрых человек на лыжах, если они хорошо подготовлены, могут дать отпор конной сотне.
Эти странные звуки все приближаются.
Каллио разбрасывает лыжными палками костер. Горящие сучья шипят и чадят на снегу.
Легионер приказывает нам окопаться, и мы быстро роем себе лыжами небольшие ямки в снегу.
— Надо подпустить на двести метров и потом бить в упор с возможнейшей быстротой. В кавалерию бить легко — лошади упадут и подомнут всадников. Проверьте, заряжены ли винтовки, — говорит он.
Мы проверяем.
— Почему же ты, Август, не уходишь от нас? — спрашивает Каллио.
Август окопался рядом с нами и молчит. А это непонятное цоканье все нарастает и нарастает.
Оно совсем близко, и вот я вижу темные силуэты передвигающихся животных. И какие-то странные, полупрозрачные всадники скачут на них. Я нажимаю спусковой крючок, но выстрела нет.
Неужели осечка? Я быстро отворяю и снова досылаю патрон, закрывая затвор. Снова нажимаю крючок.
Опять выстрела нет.
Я оглядываюсь и вижу, что у Каллио и у Легионера то же самое.
— Проклятье! — ругается Легионер. — Ударник примерз к пружине, так бывало и в девятнадцатом.
Огромный эскадрон приближается; он мчится, цокая по льду озера, прямо на нас.
Тогда Август, оставляя на снегу винтовку, вскакивает и бежит к лесу.
Каллио встает во весь рост из своего снежного окопчика и, держа в руках винтовку, озирается.
— Что нам делать? — быстрым шепотом спрашивает он меня.
— Я и сам не знаю, что нам делать, — говорю я.
И тут раздается громкий смех Легионера. Что он, спятил, что ли?
Нет, он совсем не спятил.
— Черти! — кричит он нам. — Черти! — кричит он во весь голос. — Да ведь это ж не кавалерия, да ведь это ж олени!
И я вижу, глядя на приближающиеся темные тени, что это действительно оленье стадо. Да откуда здесь взяться-то кавалерийскому отряду? Кавалерия только на юге, а здесь кони провалились бы в снег.
Господи, до чего мы глупы!
Да, это, бесспорно, идут на нас олени, и как мог я принять большие ветвистые их рога за наездников! Мне и самому делается смешно. Я встаю во весь рост и машу над головой винтовкой.
Должен же кто-нибудь гнать их, сами они не пойдут сюда.
Каллио тоже понял, в чем дело, и начал собирать еще не остывшие сучья в костер. Снова разгорается пламя.
И вот перед самыми нашими снеговыми окопчиками стадо останавливается как вкопанное.
При свете луны колеблются на снегу ветвистые тени больших рогов.
К самому костру подкатываются нарты, и с них спрыгивает, протягивая Легионеру руки, человек.
— Здравствуй, товарищ!
— Здравствуй, здравствуй!
Он заулыбался, пожимая руку Каллио.
— Это ты, товарищ, сказал мне: «Гони теперь оленей, куда хочешь, хоть к чертям», — а я решил — не к чертям же, в самом деле гнать их! — я решил присоединиться к батальону вместе со своим стадом, а когда в Сала узнал, что вы пошли в Советскую Карелию, погнал оленей своих изо всех сил. И вот догнал. — Он огляделся. — А где остальные?